- Будет сделано.
Китти прошла в переднюю, где Карен сидела на скамейке и дремала. Она нежно погладила девочку по щеке. Карен тут же вскинулась и протерла глаза.
- Он в порядке?
- Нет. У него очень сильные боли. Ты вернешься сегодня с детьми в Ган-Дафну.
- Но, Китти...
- Не спорь, пожалуйста. Скажи доктору Либерману, что я останусь здесь, пока не станет ясно, что он вне опасности.
- Но ведь мы же послезавтра должны улететь.
Китти покачала головой.
- Верни билеты. Мы потом купим новые. Мне нельзя уехать отсюда, пока не пришлют кого-нибудь, кто сможет ходить за ним. Трудно сказать, когда это будет.
Карен обняла Китти и собралась выйти.
- Еще вот что, Карен. Съезди, пожалуйста, в Сафед и скажи Брусу Сатерлэнду, что я здесь. Попроси его, чтобы он приехал в Хайфу. Пускай он снимет номер в лучшей гостинице. Я его найду, где бы он ни поселился. Дай ему кое-какие вещи для меня, а то переодеться мне не во что.
В полдень многочисленные гости стали разъезжаться по домам: друзы - в свои горные деревни, а евреи - в кибуцы и в Хайфу. Муса повез детей на машине назад в Ган-Дафну.
Когда все уехали, друзы немного ослабили охрану вокруг Ари. Друз, говоривший по-английски, сидел в комнате рядом.
Китти Фрэмонт осталась одна с Ари в этом странном месте. Только теперь, когда все немного улеглось, ей стало ясно значение всего того, что произошло. Она остановилась у его кровати и посмотрела на него.
- Господи, боже мой, - прошептала она, - что я наделала!
Все эти месяцы борьбы, тщательно разработанное сопротивление, все сразу рухнуло в тот безумный миг, когда она решила поехать к нему. В эту минуту ей стало физически страшно той власти, которой Ари обладал над ней.
Поздно вечером явился наконец посыльный с медикаментами из кибуца Ягур. Ему пришлось пробираться по горам и подолгу скрываться: всюду рыскали британские патрули в поисках раненых.
Китти быстро влила Ари литр плазмы, затем сделала ему укол пенициллина на случай инфекции, которая, как она боялась, неизбежна, принимая во внимание условия, в которых была проведена операция. Затем она сделала ему новую перевязку и ввела ему морфий, чтобы боль немножко стихла.
Следующие двое суток Китти все время вводила Ари морфий, чтобы приостановить боли. Ари начал явно поправляться. Надрез стал постепенно заживать. Никакой особый кризис теперь уже не предстоял. Правда, просыпался он ненадолго, принимал пищу, но был слишком апатичен, чтобы понять, что происходит вокруг него. Друзы были в восторге от деловитости и энергии Китти, женщины же приходили в восхищение от того, как она командовала мужчинами.
Когда Китти убедилась, что опасность Ари больше не угрожает, и что время теперь само все сделает, ее снова охватила тревога: ее снова начал мучить вопрос о том, уехать ли из Ган-Дафны, или остаться.
В который раз она билась над тем, вправе ли она оставить детей, которые так в ней нуждаются? Где граница между работой по специальности и человеческой совестью? А Карен? Согласна ли она поехать в Америку только потому, чтобы не потерять Китти?
Однако больше всего Китти тревожило одно обстоятельство, которое не поддавалось логичному объяснению. Эти странные люди уже завладели ею один раз помимо воли: на Кипре она, было, решила не работать на них, - а потом увидела Карен. Совершенно то же повторилось и сейчас: накануне самого отъезда - эта история с Ари. Совпадение ли это, или вмешательство в ее судьбу какой-то высшей силы?
Как ни отгонял здравый смысл Китти эту фантастическую идею, она ей не давала покою. Власть этой страны нагоняла на нее страх.
Благодаря уходу Китти Ари быстро поправлялся. Что ни говори, думала Китти, он необыкновенный человек. Боли, которые ему пришлось вынести, убили бы хоть кого. К концу четвертого дня она резко уменьшила дозу морфия. Убедившись, что рана заживает, и что инфекции опасаться теперь уже нечего, она перестала давать ему также пенициллин.
На пятый день Ари проснулся утром голодный, в хорошем настроении и выразил желание помыться и побриться. Но чем оживленнее становился Ари, тем глубже Китти забиралась в свою скорлупу. Она напустила на себя холодный, сухой и официальный вид. Она отдавала распоряжения, словно какой-нибудь старший сержант, и расписала ему план на следующую неделю, словно он ей совершенно чужой.
