Никогда еще он не встречал такой неженственной девушки. Что-то у них с Анной вышло не так. Но что? Казалось бы, кормили девчонку нормально. Она ела три раза в день. Ела помногу — и жареных цыплят, и рыбу, приготовленную по-русски: в тесте, с кислым соусом, и краснокочанную капусту с изюмом, и яблочки, запеченные в тесте. Но чем ее ни корми, все в ней тут же перегорает. Вечно она неспокойна, вечно в движении, просто какая-то динамо-машина. Жадная до еды, жадная до жизни. Всегда как будто голодная.
Как бы ему хотелось, чтобы она наконец угомонилась, прислушалась к его словам. Он вспоминал свою мать, спокойную безмятежную толстушку и домоседку. И жена точно такая же. В кого же пошла Рэчел? Откуда у нее эта худоба, эта энергия… эти идеи?
В конце концов, он решил, что это у нее от каких-нибудь дальних предков. По крайней мере, на его памяти никого похожего в их семье не было. Уж во всяком случае, никого с такими рыжими волосами. Эта масса ярко-рыжих, почти морковного цвета волос долгое время служила основным предметом раздоров между ним и дочерью. Он постоянно пытался заставить ее убрать их назад или хотя бы пригладить. Даже предлагал подстричь ее, но об этом она и слышать не хотела. Похоже, она даже гордилась и своими волосами, и плоской грудью, и худыми руками. Ничего не хотела в себе менять. Если отец с матерью принимались обсуждать внешность Рэчел в ее присутствии, это всегда заканчивалось скандалом.
— Почему вы все время хотите меня изменить? Чем я вам не угодила?
Она знала, что не нравится им такая, как есть, и это ее угнетало. Она понимала, что наступит время, когда ей придется сделать выбор — либо изменить себя в соответствии с обстановкой, либо изменить окружающие условия.
Однако ей не пришлось делать выбор. Отец все решил за нее. В день ее восемнадцатилетия он в качестве подарка ко дню рождения предложил сделать ей прическу. И Рэчел не решилась ему отказать. Она знала, что у него нет денег на настоящий подарок и сделать своими руками он тоже ничего не может, в отличие от отцов многих ее школьных подруг. Единственное, что он мог предложить, — это сделать ей прическу.
Рэчел согласилась, но с одним условием: он не будет делать ничего такого, что могло бы бесповоротно изменить ее внешность. Ни завивка, ни окраска, ни стрижка ей не нужны. Он нехотя согласился.
Они решили, что она придет к нему в салон в понедельник, уже после дня рождения. В этот день в парикмахерской обычно бывало так мало клиентов, что Джо часто брал выходной. По крайней мере, решила Рэчел, в этот день ее никто не увидит, даже если отец и сделает из нее чучело.
Она пришла туда по дороге из школы. Как она и надеялась, в парикмахерской никого не было. На всем лежала печать запустения. Кресла с круглыми спинками, обитые искусственной кожей, выглядели еще более потертыми и изношенными, чем она их помнила. На некоторых обивка порвалась, оттуда выглядывали клочья ваты. На большом — во всю стену — грязном зеркале пятна от лака.
Рэчел ждала отца, поглаживая волосы. «Это мое, — думала она, запуская пальцы в массу буйных рыжих завитков. — Это моя гордость. Никто не должен прикасаться к ним… и даже отец». Однако выбора у нее не было. Когда он появился из задней комнаты с ножницами в руках, она поняла — отступать некуда.
Джо указал на кресло в центре:
— Садись сюда. Сегодня весь салон в нашем распоряжении.
Рэчел нерешительно пересела и оказалась спиной к зеркалу. Внезапно ее охватил страх. В том, как отец держал ножницы, во всей его позе чувствовалась опасность… Что-то здесь было не так…
— Что ты хочешь делать? Не нужно их укорачивать.
— Успокойся, дорогая, я не собираюсь ничего укорачивать. Доверься мне.
— А тогда для чего тебе эти ножницы?
Он взглянул на ножницы, потом перевел взгляд на дочь и улыбнулся профессиональной улыбкой. С таким же видом он, вероятно, убеждал местных женщин в том, что сможет сделать из них красавиц.
— Это совсем не то, что ты думаешь. Эти ножницы не стригут.
— А для чего же они? Скажи мне.
Ее снова охватила тревога. Сегодня утром она помыла голову, и теперь волосы переливались живым блеском в свете неоновых ламп. Никогда еще она не любила их так. У нее появилось непреодолимое желание встать с кресла, убежать отсюда.
