Вплоть до Ламарка разум был объяснением биологического мира. Однако теперь, как чертик из коробочки, возник другой вопрос: является ли биологический мир объяснением разума? То, что было объяснением, теперь само стало тем, что требуется объяснить. Около трех четвертей "Философии зоологии" Ламарка (Philosophie Zoologique, 1809) представляют собой очень грубую попытку построения сравнительной психологии. Он выработал и сформулировал несколько очень современных идей: никакому существу нельзя приписывать психологические способности, для которых у него нет органов; ментальный процесс всегда должен иметь физическую репрезентацию; сложность нервной системы соотносится со сложностью разума.
На этом дело остановилось на 150 лет, главным образом потому, что в середине девятнадцатого века над теорией эволюции взяло верх даже не католическое, а протестантское мракобесие. Как вы помните, Дарвину оппонировали не искушенные Аристотель и Аквинат, а христианские фундаменталисты, чья искушенность заканчивалась на первой главе Книги Бытия. Эволюционисты девятнадцатого века постарались исключить вопрос о природе разума из своих теорий, и он больше не подвергался серьезному рассмотрению вплоть до окончания Второй мировой войны. (Я несколько несправедлив по отношению к отдельным еретикам, попадавшимся по пути, - главным образом Самюэлю Батлеру, а также другим.)
Во время Второй мировой войны было открыто, какой вид сложности влечет за собой появление разума. С момента этого открытия мы знаем, что, где бы во Вселенной мы ни столкнулись с этим видом сложности, мы будем иметь дело с ментальным феноменом. Такова мера нашего материализма.
Попробую описать этот порядок сложности, который до некоторой степени является техническим вопросом. Рассел Уоллес (Russell Wallace) послал Дарвину из Индонезии свое знаменитое эссе, в котором объявил о своем открытии естественного отбора, совпадавшем с открытием Дарвина. Часть его описания борьбы за существование представляет интерес.
Действие этого принципа [борьбы за существование] в точности подобно принципу паровой машины, которая отмечает и исправляет любые погрешности почти до того, как они станут заметными; подобным же образом в животном царстве никакой несбалансированный дефицит не может достичь различимой величины, поскольку он даст себя почувствовать на самых первых стадиях, сделав существование трудным, а последующее вымирание почти неизбежным.
Паровая машина с центробежным регулятором - это просто циркулярная последовательность каузальных событий, имеющая где-то в своей цепи звено такого рода, что чем больше оно становится, тем меньше становится нечто другое в контуре. Чем шире расходятся шары регулятора, тем меньше становится подача топлива. Если каузальные цепи с такой общей характеристикой снабжаются энергией, то в результате возникает (если вам повезет и все уравновесится) самокорректирующаяся система.
Уоллес фактически предложил первую кибернетическую модель.
В наши дни кибернетика имеет дело со значительно более сложными системами этого общего типа. Когда мы говорим о прогрессе цивилизации, об оценке человеческого поведения, человеческой организации или о некоторой биологической системе, мы знаем, что имеем дело с самокорректирующимися системами. Принципиально важно то, что эти системы всегда консервативны по отношению к чему-либо. Как в машине с регулятором подача топлива изменяется ради сохранения (поддержания постоянства) скорости маховика, так и в других подобных системах изменения всегда возникают ради сохранения истинности некоторого описательного утверждения, некоторого компонента status quo. Уоллес видел вопрос правильно: естественный отбор действует главным образом ради сохранения видов неизменными, однако он может действовать и на более высоких уровнях ради сохранения постоянства той сложной переменной, которую мы называем "выживанием".
Доктор Лэинг (Laing) отмечал, что людям бывает очень трудно увидеть очевидное. Это происходит потому, что люди - это самокорректирующиеся системы. Они самокорректируются против беспокойства, и если это "очевидное" не таково, что его можно легко ассимилировать без внутреннего беспокойства, то их механизмы самокоррекции срабатывают так, чтобы это отодвинуть, спрятать, а если необходимо, то и закрыть глаза или отключить другие звенья процесса восприятия. Беспокоящая информация может быть окружена фреймом, после чего она уже не причиняет неудобства. Все это делается в соответствии с представлением самой системы о том, что есть неудобство. И это тоже (т.е. предпосылки, определяющие, что же именно будет причинять неудобство) есть нечто, что было выучено, а затем стало воспроизводиться или сохраняться.
