О стройной пальме сложены стихи и песни. В пустынном, обездоленном краю это чудесное дерево дает человеку жизнь. Что бы стал делать кочевник без пальмы? Абу Бекр качает головой — такого не может быть…
В дверь моего гостиничного номера кто-то осторожно, как бы извиняясь стучит. Похоже, постучавший понимал, что в четыре часа утра беспокоить неудобно Приоткрыв дверь, я увидел алые шаровары дежурного по отелю.
— Вас хочет видеть один человек. Он ждет в фойе.
Абу Бекр пришел проститься.
— Куда же ты в такую рань? полюбопытствовал я.
— Километрах в пятнадцати отсюда базарный день — торг верблюдов. Мне нужно спешить, чтобы подыскать крепкого верблюжонка.
— Постой, Абу Бекр! Поедем вместе, — я позвенел ключами от автомашины.
— О нет! На моторе в то место не проедешь. Скалы. Дюны. Дороги нет. Туда можно только пешком или на верблюде.
И тогда я решил отправиться со стариком в пустыню пешком. Из багажника машины я достал прихваченную в поездку джеллабу. Плотная хлопчатобумажная ткань защищает тело от солнца и греет в холодную в здешних местах ночь.
Пройдя спящим поселком, миновали пальмовую рощу. Абу Бекр безошибочно вышел на едва заметную тропу, и мы начали свой нелегкий переход по пустыне. Восточный край лилового, как слива, неба стал линять, появились сиреневые и розовые тона. В пути я выспрашивал о миражах, смерчах, скорпионах. Постепенно мы подошли к теме о верблюдах.
— Как понять тебя, Абу Бекр? В Варзазате ты только что продал своего верблюда, а теперь хочешь купить другого? В чем смысл этих сделок?
Мой спутник рассмеялся, настолько наивным показался ему мой вопрос.
— Я всю жизнь только этим и занимаюсь! Покупаю верблюжонка, выращиваю его, учу, а продаю уже настоящего верблюда.
Подробные терпеливые объяснения старика по-новому раскрывают мне жизнь пустыни. До встречи с кочевником я всегда представлял себе пустыню куском карты, окрашенным в цвет подсолнечника, без обозначений рек и городов. Теперь я вижу ее ожившей, изрезанной вдоль и поперек караванными тропами. Благодаря верблюду не знающие покоя кочевники дали жизнь этому опаленному зноем краю. Совсем не зря столь гармонично и расчетливо сконструировала природа горбатого вездехода.
Родина африканского верблюда, по-видимому, Индия. В Сахару он попал где-то в конце прошлой эры через Сирию и Аравию. У здешнего верблюда один горб, в научной терминологии он классифицируется как «дромадер» — слово греческого происхождения, означает «бегун». Африканцы зовут его «мехари». В отличие от своего азиатского собрата африканский более стройный, он выше ростом, светло-рыжая шерсть короткая, но густая. До года верблюжонка кормит мать. На свободе верблюды живут пятьдесят лет, в неволе, то есть постоянно работая — ровно половину.
Легенды о фантастической верблюжьей выносливости далеки от действительности. Если животные могут неделями оставаться без воды, то это лишь в тех случаях, когда они находятся на хороших пастбищах, где трава дает требуемую организму влагу. Без воды одногорбый африканский верблюд может оставаться только четыре, максимум пять дней. Всякий раз, когда караван делает привал, в цистерны верблюжьих желудков вливается до ста литров воды. У отъевшегося верблюда коричневый горб дыбится, как гора, от накопленного жира. При голодании горб уменьшается, становится похожим на пустую торбу. Обычный вес ноши, навьюченной на хребет, — сто-сто пятьдесят килограммов, с которыми за день верблюд проделывает до ста километров.
Ни память, ни записная книжка не сохранили название того местечка, где в тот день состоялся большой верблюжий базар. Я помню, что там были колодцы с солоноватой водой. Помню, что солнце опускалось совсем низко к земле, почти касаясь ее. Не знаю, почему выбрали для купли-продажи именно это место. Старик говорил, что так удобно — ровная площадка и есть колодезная вода…
И вот, наконец, базар. Несколько тысяч верблюдов — бело-мраморные, кремово-розовые, цвета халвы, охры, спелой вишни. Вытянутые дугой, как коромысла, шеи, кокетливые пушистые уши. Глубокий раструб рта с желтыми длинными, как обоймы патронов, зубами. Эти гильзы зубов беспрестанно что-то пережевывали.
