– Эй, – позвали из-за спины. Егор напрягся, но виду не подал, тем более позади была решетка. Его вдруг хлопнули по плечу:
– Вадик, е-мое!
Он резко обернулся. За прутьями забора приплясывал от нетерпения щуплый тип в шортах и майке с черно-белым изображением известного революционера. Широченная майка не по размеру и портрет – единственное, что запомнилось Егору. Позже он, как ни старался, не смог описать этого человека. Невзрачный тип. Точка.
– Ты че Вадик, припух? – Тип осклабился, и сразу стало ясно: псих или маньяк. В общем, шизик.
Психов Егор побаивался. Чокнутые, в отличие от нормальных людей, способны на что угодно.
– Должок за тобой, Вадик, – доверительно сообщил тип.
– Я не Вадик, – сказал Егор. Нелепость ситуации раздражала.
– Че? – удивился тип.
– Обознались. – Егор решительно направился к тротуару, спорить с психом – себе дороже.
Тип заорал вслед и, рыдая, принялся трясти решетку. Егор украдкой оглянулся: псих бесновался зверем в клетке.
– Пусти! Пусти! – вопил он. – Невадик, пустииии!..
Безразличная толпа не обращала на них внимания.
За работой Егор и думать забыл о досадном недоразумении и к концу дня даже не сомневался, возвращаться прежней дорогой, мимо школы, забора и, возможно, психа или сделать крюк. Как выяснилось – зря.
Псих никуда не пропал. Хуже того, он перебрался через забор и топтался возле решетки, явно высматривая кого-то среди прохожих. Сердце екнуло, любой бы сообразил: тип ищет Вадика. То есть теперь – Егора. Угораздило же вляпаться! На кой черт ищет – вопрос десятый, однако лучше не связываться. Дай такому повод – прицепится как банный лист. Впрочем, уже прицепился, без повода. Егор пересек улицу и ускорил шаг. Тротуара на противоположной стороне не было; из-за припаркованных вдоль обочины авто пришлось идти по дороге. Мимо то и дело проносились машины, сигналили: куда прешь, идиот! В глубине души Егор признавал: идиот. Что псих? Тьфу! Попасть под колеса – вот беда. Не то чтобы он опасался чокнутого мозгляка, умом понимая – пустое. Угрозы тип не представлял, обычный шизик. Страх шел из детства.
* * *
Сна не было ни в одном глазу. Да и с чего бы? Крепкий сон – добрая плата; спи, Грека, квиты. На звезды хоть полюбуюсь, яркие они тут, не чета городским.
Ночуй здесь, сказал Грека. Мало ли. Что «мало ли» – не уточнил, но Егор понял и без уточнений. В городе опасно. Рехнуться можно! В пропитанном зноем мегаполисе, среди бетонных коробок, асфальта, потоков транспорта, фонарей на каждом углу и кучи народа – опасно, а здесь, в лесах и полях, где деревень и деревенек по пальцам пересчитать, где по проселку ездят от силы раз в час на «Москвиче»-развалюхе, где жэдэ-станция в семи километрах и электрички утренняя да вечерняя, здесь, выходит, есть шанс. Неправильно думаешь, рассмеялся Грека. Риск меньше оттого, что со мной.
Облокотившись на подоконник, Егор смотрел в темное низкое небо. С улицы пахло травой, сеном, стрекотали кузнечики; в кронах берез возле дома шумел ветер. Важный месяц плыл в окружении звезд, разливая окрест серебро лучей, перекрашивая черное в белое. Лунный свет пятнами ложился на землю, укрывал инеем. Казалось, он переиначивает суть вещей, размывая границу яви и сна. Правда, сон бродил где-то поодаль; вроде и зевота напала, и веки отяжелели, а толку чуть. Вчера почти не спал, а сейчас так вовсе… Егор зябко повел плечами: от реки за перелеском тянуло холодом. Накинуть одеяло? Или прилечь? Помаюсь, помаюсь, да задремлю. Не до рассвета же куковать.
Из соседней комнаты раздавался густой храп, где-то капала вода, орала кошка. Егор ворочался с боку на бок, одолеваемый то комарами, то ломотой в руке, то нервным зудом. Нет, не уснуть. Поднялся, высунулся из окна по пояс. Дома справа будто тонули в тумане, поверх печных труб курилась серая дымка; туман подымался к небу, обещая ненастье. В его огромном неводе, гребущем без разбору все и вся, очутился даже месяц. Чахлый, бледный месяц светился болотной гнилушкой, злая карикатура себя прежнего. Потускнело серебро лучей, погасли звезды. Исчезло неземное очарование лунной ночи.
