Клер допила виски и вдруг, будто против собственной воли, спросила, чем занимается его жена. Она заметила, что он раздумывает, прежде чем ответить ей.
— Она архитектор.
Потом он взял Клер за руку и посмотрел, который час. Ему пора было возвращаться.
Они расстались у ее дверей. Он поцеловал ее в губы, очень быстро.
Она опустилась на кровать. Почему ему вдруг захотелось пойти в кафе, ведь он с таким нетерпением ждал ее? И ей вовсе не надо было задавать этого вопроса про жену. Он не хотел говорить о своей семье, это было очевидно. Не хотел, чтобы Клер страдала.
А вдруг он решил больше не приходить, не видеться с ней?
Она закрыла лицо руками. Нет, этого не может быть. В кафе Томас так сильно прижимался к ее коленям своими, что у нее наверняка отпечаталась на коже тоненькая сеточка колготок.
Они будут видеться. У нее не было в этом сомнений.
Клер глубоко вздохнула. Хотя она целый день без конца мыла руки, ее запястья все еще пахли туалетной водой.
Она распрямилась. Все понятно. Томас отстранился от нее из-за ее духов. Он боялся, что его кожа и одежда пропахнут этим запахом. Жена, конечно, почувствовала бы его. Потому он и повел Клер в кафе.
Клер не ошиблась. Она больше не душилась. И Томас не водил ее в кафе.
Жена Томаса, конечно же, спроектировала дом, а он его построил.
На первом этаже — гостиная, просторная, очень светлая и кухня с огромным столом, а столовой нет. Нет-нет, гостиная и кухня не разделялись. Это была одна большая комната. Так что, когда они принимали гостей, жена Томаса могла готовить еду, участвуя в общем разговоре.
Она наверняка прекрасно готовила, и друзья любили ужинать у них, у Ковачей.
Во сколько бы Томас ни приходил, он оставался у Клер час с четвертью. Никогда больше, редко меньше.
Однажды она выключила из сети видеомагнитофон и электрокофеварку и спрятала будильник в ящик ночного столика. Теперь Томас нипочем не сможет узнать, который час, и пробудет у нее подольше.
Когда раздался звонок, Клер посмотрела на свои часы, положила их в сумочку и только тогда пошла открывать.
Было без двадцати пяти восемь.
Они, вытянувшись, лежали бок о бок.
Клер вслушивалась в дыхание Томаса. Впервые, забыв о времени, он, быть может, уснет рядом с ней. Она не шевелилась. В местах, которыми они касались друг друга, кожа ее становилась влажной. Она закрыла глаза. Они вместе проведут эту ночь и вместе позавтракают. Томас наверняка много ест по утрам. У нее есть яйца, сыр и два больших ломтя ветчины. Этого хватит. Она не откроет окно, и весь день в квартире будет пахнуть гренками.
Томас прижался к ней и нежно поцеловал. Потом отстранился и встал.
Когда он закрыл за собой входную дверь, было без десяти девять.
Томас провел у нее час с четвертью, ровно час с четвертью.
Клер больше не будет ничего отключать.
И будильник теперь навсегда займет свое место на столике у кровати, а часы — у нее на руке.
Клер зажгла лампу у изголовья кровати. Половина седьмого.
Томас сейчас наверняка завтракает. Возможно, это он приготовил кофе. Жена присоединяется к нему. На ней халат мужа, он ей велик. Ее длинные волосы сильно растрепаны. Томас улыбается ей. Он считает ее красивой. В кухню входит ребенок. Мать бранит его, потому что он пришел босиком. Малыш забирается на колени к отцу. Томас берет обе его ножки в одну свою руку и согревает их. Он собирается положить себе в кофе три, нет, наверно, четыре кусочка сахара, потому что чашки для утреннего кофе ведь намного больше. Ребенок останавливает его. Он хочет сам положить сахар. И с размаху бросает его в чашку. Весь стол забрызган кофе.
Томас сейчас уйдет. Машина отъедет от дома. На полке за задним сиденьем — желтая строительная каска.
Он целует свою жену. На губах у них вкус кофе.
«До вечера».
Клер снова засыпает.
Она открыла глаза, когда на стройке начались работы, и тут же встала.
Всю неделю она не ставила себе будильник. В этом не было никакой необходимости. Ее будил шум стройки. И ей казалось, что она почти ощущает присутствие Томаса.
Клер пальпировала брюшную полость пациента. Он был примерно того же возраста, что и Томас, и носил обручальное кольцо. А Томас — нет. Наверняка боялся потерять на стройке. Пациент жаловался на боли в животе. Аппендикса ему никогда не удаляли. Томасу тоже. Клер увидела бы шрам.
