Тут же подошел бармен. Она заказала «кровавую мэри», Томас не хотел ничего. Он молчал. Она не решалась заговорить первой, потому что никак вдруг не могла вспомнить, на «вы» они или на «ты». Бармен мигом принес ей коктейль. Клер уставилась на свой стакан и медленно размешивала желтой пластмассовой палочкой его содержимое. Она придумывала фразу, в которой не было бы ни «ты», ни «вы».
Вдруг Томас резко схватил ее за руку, за правую, чтобы палочка больше не двигалась. Он склонился к Клер. Ему надо было сказать ей что-то очень важное. Он сильно сжал ее запястье.
Он не пришел на свидание не потому, что не хотел ее видеть. Напротив. Он хотел ее видеть всегда, каждый день. Но не мог. Не должен был.
— Почему?
— Потому что я женат и у меня двое детей. Я никогда их не оставлю. И не хочу, чтобы ты страдала.
Клер не ответила. Он отпустил ее запястье. Она руки не отвела. Ее правая рука так и лежала совершенно безвольно на столе. Кожа, согретая теплом руки Томаса, становилась прохладной.
Даже если ей нечего ждать от него, она будет продолжать встречаться с ним.
Он наконец улыбнулся. Белки его глаз были ярко-белыми.
Томас расплатился и встал. Ему надо было возвращаться домой.
Они вышли из бара. Томас поцеловал Клер в губы, очень быстро. Она смотрела, как он уходит. Он почти бежал. Ей бы хотелось увидеть его машину, но он уже исчез за поворотом.
Клер пошла к друзьям в ресторан.
На ходу она что-то насвистывала.
Желтую пластмассовую палочку для размешивания коктейлей она унесла с собой.
Назавтра, выйдя из кафе, они на минуту остановились лицом друг к другу. Из полуоткрытых губ Томаса шел пар и пахло кофе. Наверно, во рту у него очень тепло и там чувствуется вкус сладкого кофе. Они не поцеловались. Сквозь стекло за ними наблюдали двое рабочих со стройки, они обедали в баре. И с противоположной стороны тротуара Клер улыбалась сидевшая на остановке автобуса старушка. Это была ее пациентка.
Они отстранились друг от друга.
И решили встречаться теперь не в кафе, а дома у Клер, вечером после приема.
Томас придет в восемь часов.
Клер уставилась на настенные часы в кабинете. Было без двадцати восемь, ее последняя пациентка опаздывала на десять минут.
Наконец она пришла. Женщина была совсем бледной, похоже, она сильно страдала. Очень осторожно она села в одно из кресел для больных и, перекосившись от боли, положила руку на подлокотник.
Клер стала задавать пациентке вопросы. Ей было тридцать лет, она работала кассиршей в соседнем супермаркете. Из-за того, что она беспрестанно делала левой рукой одно и то же движение, а именно подносила каждый предмет к кассовому аппарату для считки кода, у нее начались жуткие боли, отдававшие в шею и в руку до кисти. И с каждым днем она мучилась все больше и больше. Раздеться сама она уже не могла. Клер очень осторожно помогла ей и осмотрела ее.
Шейно-плечевая невралгия. Она прописала ей противовоспалительное и обезболивающее лекарства. И отправила на рентгеновский снимок шейного отдела позвоночника. Дала бюллетень на десять дней.
Молодая женщина попросила у Клер разрешения подождать мужа в прихожей, он заедет, чтобы отвезти ее домой на машине. Они живут далеко.
Клер усадила ее на диван, подложив под спину подушки.
Раздался звонок. Это был Томас.
Клер проводила его в комнату и закрыла за ним дверь. Положила журналы возле пациентки и ушла к Томасу.
Они шептались. Смотрели друг на друга, улыбались друг другу. Но не целовались. Клер внимательно прислушивалась к звукам в комнате ожидания. Она не слышала ничего, даже легкого шуршания переворачиваемых страниц журнала. Молодая женщина не читала. Она, должно быть, сидела на диване в той самой позе, в какой ее оставила Клер, совсем прямо и неподвижно, не решаясь даже пошевелиться, чтобы не причинить себе боли.
Муж приехал за ней только в половине девятого.
Через несколько минут Томас ушел.
Клер осталась одна.
Она больше не будет принимать пациентов после семи часов.
Он ли лежал, вытянувшись, на ней, она ли на нем, губами они не отрывались друг от друга ни на миг.
Если его или ее правая рука выскальзывала из их тесно сплетенного объятья, его или ее левая тут же накрывала ее.
