«Признайся в этом», говорил он сам себе. «Ты боялся из-за всех этих россказней — депривационный шок, синдром давления.»
А теперь, впервые в жизни, палуба не двигалась под его босыми ногами, до него не доносились голоса и прочие звуки, сопровождающие человеческую деятельность, не шипели органические стены, отираясь об органический потолок — ни одного из тех вездесущих звуков, к которым островитяне привыкают с малолетства. Было так тихо, что у Киля заболели уши.
В комнате, где его оставила Карин Алэ «всего на минуточку, чтобы попривыкнуть», прямо перед ним высилась стена из плазмагласа, открывающая взору подводную ширь, богатую оттенками красного, синего и линялой зелени. Тонкие переходы незнакомых оттенков приковали к себе его внимание на несколько минут полностью.
— Я буду поблизости, — обещала ему Алэ. — Позовите, если я понадоблюсь.
Моряне хорошо знали главную слабость пришельцев сверху. Мысль обо всей этой толще воды над головой вызывала у некоторых гостей и мигрантов своеобразную панику. А одиночество, даже и добровольное, островитяне переносили плохо, покуда не привыкали к нему… постепенно. Всю свою жизнь знать, что другие человеческие существа совсем рядом, по другую сторону тонкой органической стенки, практически на расстоянии шепота — это вызвало множество слепых пятне в восприятии. Ты попросту не слышал определенных вещей — любовные стоны, семейные ссоры и печали.
Не слышал, если тебя не просили услышать.
Может, Алэ для того оставила его здесь в одиночестве, чтобы он размяк? Киль не знал. Может, она подсматривает за ним с помощью какого-нибудь морянского устройства? Он был уверен, что уж Алэ, с ее медицинским образованием и долгим опытом общения с островитянами, знает о проблемах новичка.
Понаблюдав в течение нескольких лет, как Алэ исполняет свои дипломатические обязанности, Киль усвоил, что она редко делает что бы то ни было без причины. Она все планирует загодя. Киль был уверен, что у Алэ имеется хорошо продуманный мотив для того, чтобы оставить его в одиночестве в подобных обстоятельствах.
Тишина тяжко давила на него.
В мозгу его раздалось мысленное требование: «Думай, Уорд! Ведь именно в этом твоя сила!» К пущей его тревоге мысль эта прозвучала голосом его покойной матери, так резко коснувшись слуховых долей, что он оглянулся по сторонам, едва ли не опасаясь узреть призрачную фигуру, укоризненно грозящую ему пальцем.
Уорд глубоко вздохнул раз, и другой, и почувствовал, что давящая тяжесть в груди несколько ослабела. Еще один вдох, и он пришел в себя. Тишина уже не вызывала прежней боли, не сдавливала так тяжко.
За время спуска в рейсовой субмарине Алэ не задала никаких вопросов и не предоставила никаких ответов. Призадумавшись, Киль нашел это странным. Алэ славилась умением жесткими вопросами мостить дорогу собственным доводам.
Возможно ли, думал Киль, что меня просто хотели затащить вниз, чтобы освободить мою должность в Комитете? Ведь легче и безопаснее, в конце концов, пригласить судью как почетного гостя, нежели затевать похищение. Странно думать о себе как о предмете неопределенной ценности. Зато утешительно: значит, явное насилие к нему применить побоятся.
«Ну, и с чего мне это в голову взбрело?» подивился он.
Киль потянулся всем телом и прошел к кушетке, откуда можно было наблюдать подводные виды. Кушетка мягко пружинила под ним несмотря на то, что сделана она была, строго говоря, из какого-то мертвого материала. Свойственное его возрасту утомление сделало мягкое сидение еще более привлекательным. Уорд ощущал, как внутри него умирающая прилипала все еще борется за жизнь. «Избегайте беспокойства», советовали ему доктора. Если принять во внимание его образ жизни, это не иначе как шутка. Прилипала все еще производила жизненно необходимые гормоны, но Киль помнил предупреждение: «Мы можем заменить ее, но замены долго не продержатся. И по мере пересадки новых время их жизни будет все короче. Ваш организм, видите ли, их отторгает.» В желудке у Киля заныло. Киль проголодался — а это было для него хорошим признаком. Однако ничего похожего на место для приготовления пищи вблизи от него не было. И никаких переговорников или видеоэкранов. Потолок поднимался аркой от сидения к плазовой стене шести-семи метров в высоту.
