— Так тебе ничего не осталось!
— Что? А, ты хочешь сказать, от отца. Нет, моя беда не в этом. Кроме того, мне назначили нового опекуна, Карин Алэ. Мой отец оставил ей… очень многое. Они были друзьями.
— Но ты сказала «беда».
— Все хотят, чтобы Карин вышла замуж за Гэллоу, а Гэллоу и сам не промах.
Бретт заметил, что Скади поджимала губы всякий раз, когда упоминала Гэллоу.
— А что неладно с этим Гэллоу? — спросил он.
— Я его боюсь, — тихо призналась Скади.
— Почему? Что он такого сделал?
— Не знаю. Но он был одним из членов команды, когда погиб мой отец… и мать тоже.
— Твоя мать… ты говорила про сеть…
— Островитянская сеть. Так мне сказали.
Бретт опустил глаза, вспомнив недавнего морянина в сети.
— У меня нет к тебе враждебности, — произнесла Скади, завидев выражение его лица. — Я же вижу, что тебе меня жаль. Моя мать знала, что сети опасны.
— Ты сказала, что Гэллоу был с твоими родителями, когда они погибли. Ты думаешь…
— Я никогда ни кем об этом раньше не говорила. Не знаю, почему я рассказала об этом тебе, но я встретила в тебе сострадание. И ты… то есть я хотела сказать…
— Я тебе обязан.
— Ох, нет! Да ничего подобного. Просто… мне нравится твое лицо… и то, как ты слушаешь.
Бретт поднял глаза, и их взгляды скрестились.
— Неужели тебе некому помочь? — спросил он. — Ты сказала, что Карин Алэ… ведь ее все знают. Разве она не может…
— Я никогда не скажу такого Алэ!
Бретт несколько мгновений разглядывал Скади. На лице ее он видел потрясение и страх. Он и раньше слыхал островитянские толки о необузданности морян. Если этим историям можно верить, насилие для морян не в диковинку. Но то, на что намекала Скади…
— Ты подозреваешь, не имеет ли Гэллоу что-то общее со смертью твоих родителей? — спросил он.
Скади молча кивнула.
— Но что навело тебя на подозрения?
— Он попросил меня подписать много бумаг, а я притворилась дурочкой и спросила совета Карин. И я не думаю, что он принес мне те самые бумаги, которые показывал ей. А она пока не сказала, что мне делать.
— А он… — Бретт прокашлялся. — Я имел в виду… ведь ты… в смысле, моряне иногда очень рано женятся.
— Ничего такого не было. Разве что он часто говорил, чтобы я поторапливалась расти. Это просто шутка. Он говорит, что устал меня дожидаться.
— А тебе сколько лет?
— Шестнадцать будет через месяц. А тебе?
— А мне через пять месяцев будет семнадцать.
Скади взглянула на его иссеченные сетями руки.
— По твоим рукам видно, что для островитянина ты много трудишься. — Она мгновенно прикрыла рот ладонью. Глаза ее расширились.
Бретт слыхивал морянские шуточки насчет островитян, которые нежатся на солнышке, покуда моряне строят подводные миры. Он нахмурился.
— Какое же я трепло, — охнула Скади. — Наконец-то нашла того, кто может стать моим другом — и оскорбила его.
— Островитяне — не лентяи, — отрезал Бретт.
Скади порывисто потянулась к нему и взяла его правую руку в свои.
— Да мне довольно было посмотреть на тебя, и я сразу поняла, что все эти россказни — вранье.
Бретт выдернул руку. Ему все равно было обидно. Скади может наговорить всяких нежностей, чтобы сгладить неловкость, но правда все равно вышла на поверхность.
«Для островитянина я много тружусь!»
Скади встала и принялась убирать тарелки с остатками еды. Объедки последовали в пневматический мусоросборник в кухонной стене и исчезли с щелчками и шипением.
Бретт уставился на мусоросборник. Наверняка его обслуживают островитяне, надежно укрытые от посторонних глаз.
— Центральная кухня, да и все это жилье, — протянул он. — Это морянам все достается легко.
— Скади повернулась к нему.
— Это островитяне так говорят? — серьезно спросила она.
Бретт почувствовал, что краснеет.
— Мне не нравятся лживые шутки, — сказала она. — Полагаю, тебе тоже.
Бретт сглотнул внезапный комок в горле. Скади такая прямодушная! Островитяне ведут себя совсем не так… но ему такое поведение нравится.
— Квитс никогда так не шутит, — выдавил он. — И я тоже.
— Этот Квитс, он что, твой отец?
Бретт внезапно подумал об отце с матерью — об их мотыльковой жизни в промежутках между напряженным малеванием новых картин. Подумал об их центровой квартире, о многих вещах, которыми они обладали и которые ценили — мебель, картины, даже кое-что морянского производства. А Квитс обладал только тем, что мог разместить в лодке. Он владел только нужным — этакая избирательность во имя выживания.
