— Но нас отпустили, это главное. Я думал, ты обрадуешься.
— Повзрослей, малыш. — Твисп закрыл глаза и привалился к ограждению. Он чувствовал, как бриз плещет на его шею холодными брызгами. Солнце припекало голову. «Слишком много проблем», подумал он.
Бретт стоял прямо перед Твиспом.
— Ты мне все талдычишь, чтобы я повзрослел. По мне, сам повзрослей сначала. Если только получить ссуду и…
— Не хочешь взрослеть, малыш — тогда заткнись.
— А в сети не могла быть простая рыба-треножник? — настаивал Бретт.
— Ни-ни! Совсем по-другому сеть тянет. Там был морянин, и рвачи добрались до него. — Твисп сглотнул. — Или до нее. Похоже, что-то он затевал, — Твисп стоял недвижно и слушал, как малыш переминается с ноги на ногу.
— И поэтому ты продаешь лодку? — спросил Бретт. — Потому что мы нечаянно убили морянина, который был там, где ему быть не следовало? Ты думаешь, что теперь моряне за тебя возьмутся?
— Я не знаю, что мне думать.
Твисп открыл глаза и посмотрел на Бретта. Широченные глазища малыша сузились в щелочки, взгляд уперся в Твиспа.
— Морянские наблюдатели в Морском Суде не возражали против вердикта, — напомнил Бретт.
— Ты прав, — сказал Твисп. Он указал большим пальцем через плечо, на Морской Суд. — Они в подобных случаях обычно безжалостны. Интересно, что мы такого видели… или почти видели.
Бретт шагнул в сторону и плюхнулся на пузырчатку подле Твиспа. Некоторое время они молча слушали, как пошлепывают морские волны об ограждение.
— Я ожидал, что меня сошлют вниз, — признался Твисп. — И тебя заодно. Так обычно и бывает. Работать на семью погибшего морянина. И немногие возвращаются наверх.
— Меня бы сослали, — хмыкнул Бретт, — а вовсе не тебя. Все знают про мои глаза, про то, что я вижу в почти полной темноте. Морянам это могло бы пригодиться.
— Нос не задирай, малыш. Моряне с чертовской осторожностью пускают в свой генофонд. Ты же знаешь, они кличут нас муть. И ничего хорошего под этим не подразумевают. Мы мутанты, малыш, и вниз бы нас отправили, чтобы влезть в рабочий ныряльный костюм покойничка… и ничего больше.
— Может, они не хотят, чтобы его работа была выполнена, — предположил Бретт.
Твисп стукнул кулаком по упругой органике ограждения.
— Или же не хотят, чтобы кто-нибудь сверху прознал, в чем она заключалась.
— Но это же чушь!
Твисп не ответил. Они молча сидели, пока одинокое солнце не коснулось горизонта. Твисп оглянулся через плечо. Вдали черное небо склонялось над водой. Повсюду вода.
— Я могу снарядить нас заново, — сказал Бретт.
Пораженный Твисп уставился на него, не говоря ни слова. Бретт тоже вглядывался в горизонт. Твисп заметил, что кожа у малыша стала загорелой, как у рыбака, а не бледной, как в тот день, когда он впервые вступил на борт его лодки. Вдобавок малыш выглядел стройнее… и выше.
— Ты меня слышал? — переспросил Бретт. — Я сказал…
— Слышал. Для того, кто почти все время рыбной ловли писался и плакался, ты удивительно заинтересовал в том, чтобы вернуться на воду.
— Я не плакался о…
— Шучу, малыш, — Твисп поднял руку, чтобы прекратить спор. — Не будь таким обидчивым.
Бретт покраснел и уставился на свои ботинки.
— И где ты добудешь нам ссуду? — спросил Твисп.
— Мои родители дадут ее мне, а я — тебе.
— У твоих родителей есть деньги? — Твисп окинул малыша взглядом, понимая, что в его откровении нет ничего поразительного. Хотя за все время, что они провели вместе, Бретт и словом не обмолвился о своих родителях, а Твисп из деликатности не расспрашивал его. Островитянский этикет.
— Они живут возле Центра, — ответил Бретт. — Следующий круг сразу за лабораториями и Комитетом.
Твисп присвистнул сквозь зубы.
— И чем твои родители занимаются, чтобы отхватить жилье в Центре?
— Месивом. — Губы Бретта разъехались в кривой ухмылке. — Они сделали деньги из дерьма.
— Нортон! — расхохотался Твисп, внезапно сообразив. — Бретт Нортон! Так твое семейство — те самые Нортоны?
— Нортон, — поправил его Бретт. — Они — единая команда и зарегистрировались как один живописец.
— Дерьмописцы, — похохатывал Твисп.
— Они были первыми, — заметил Бретт. — И это питательный раствор, а не дерьмо. Это переработанные отходы.
