– Чего ты, дурачок? – улыбнулась Даша.
Но Мурза не успокаивался. Шипение перешло в утробный воинственный вой, в котором явственно слышался первобытный ужас и обещание отстаивать свою жизнь, каким бы страшным ни был враг. Даше сделалось не по себе. Она понимала, что бояться нечего: третий этаж, ни один грабитель забраться не сумеет. И все же ей было жутко.
– Прекрати, – строго сказала она, – ты же знаешь: это просто ветер…
С этими словами девушка подошла к окну, отдернула штору и замерла, не в силах даже отпрянуть. Ноги подкосились, руки словно онемели. Дикий крик, родившийся где-то в самом сердце, поднялся к горлу и встал сухим комом, мешая дышать.
Под тусклым светом пробивавшейся сквозь туман луны она увидела большую размытую темную тень, прильнувшую снаружи к стеклу. Темный силуэт шевелился, ворочался на козырьке, и казалось, он колышется, преображается, меняет форму. Неподвижными, яркими, были только звериные глаза, смотревшие прямо на Дашу.
Одноэтажный, выкрашенный веселой лимонно-желтой краской особнячок дореволюционной постройки выглядел симпатично и уютно. Он был обнесен аккуратным заборчиком и окружен деревьями. Летом дом утопал в зелени, а сейчас выплывал из вечернего синеватого тумана, ярким праздничным пятном выделяясь на фоне черных стволов.
Оставив машину за оградой, Сергей вошел в ворота, которые почему-то были гостеприимно распахнуты, пересек посыпанную гравием парковую дорожку и остановился перед дверью с неприметной табличкой «Морг».
– Привет. – Откуда-то из тумана возник хмурый Вовка, протянул руку. – Готов?
Сергей ответил на рукопожатие, молча кивнул. Разве можно быть готовым к такому? Он приехал один, родителям девушки звонить не стал: люди пожилые, у Антона Петровича больное сердце. Алиса у них – поздний и единственный ребенок. Сергей решил не беспокоить их, пока сам не увидит тело. Ведь это же еще неточно… Вовка сказал: «Похожа». Мало ли на свете девушек, похожих на Алису. Смерть меняет людей иной раз до неузнаваемости. Зачастую труп находится в таком состоянии, что его трудно опознать, к тому же друг видел только фотографию.
Вовка нажал на кнопку звонка, вскоре дверь распахнулась: на пороге стоял здоровенный мрачный мужик в темно-синем хирургическом костюме. «Интересно, а бывают улыбчивые санитары морга?» – вдруг невесть откуда всплыла идиотская мысль.
Мельком взглянув на Вовкино удостоверение, санитар молча развернулся и быстро пошел по тускло освещенному, пахнущему формалином белому коридору. Мужчины двинулись за ним. «Бог… или боги… кто там есть? Только бы не Алиска, – твердил про себя Сергей. Монотонно, в такт шагам, гулко отдававшимся в пустоте коридора, молил неизвестно кого: – Только бы не Алиска…»
«Там, высоко – нет никого, там так же одиноко, как и здесь…»[6] – издевкой над его мыслями прозвучал телефонный звонок.
– Трупохранилище, – бросил санитар, отпирая металлическую, словно ведущую в бункер дверь.
– Даш, ты не жди меня… Дела, – торопливо буркнул в трубку Сергей.
В помещении царил холод. Пол и стены до самого потолка покрывала старая, видно оставшаяся еще с советских времен белая плитка. Поблескивающий под тусклым светом боками из нержавейки новенький «сейф» с ячейками странно диссонировал с растрескавшимся кафелем. У противоположной стены стояли обшарпанные каталки, накрытые ветхими простынями, под которыми угадывались очертания тел.
Санитар посмотрел поданные Вовкой документы, буркнул:
– Там она. Мест не хватает… – Подвел посетителей к одной из каталок и взялся за край простыни.
Но Сергей смотрел не на лицо. Сероватая ткань съехала в сторону, открыв ноги покойницы. Узкие лодыжки, на левой – тонкая ниточка шрама, алый лак на ногтях… Алиска любила все яркое, но современная мода диктовала естественность, да и дресс-код банка не приветствовал броские тона. Вот она и сделала яркий педикюр, смеялась: «Все равно, кроме нас с тобой, никто не увидит»…
Не помогла молитва. Мир вокруг замер, время остановилось, куда-то исчезли люди, и не осталось ничего, кроме этой убогой комнаты и тела под старенькой простыней. И сил не было поверить. Казалось, это происходит не с ним – настолько замедленно-отстраненно виделось все вокруг.
