Дайм отвел глаза, чтобы не встречаться взглядом с Зефридой-яблоней. Видеть ее в Лощине Памяти было стыдно и больно: ведь наверняка он мог бы ей помочь! Остановить, уговорить, да кто ж знает, что можно было сделать! Вот только он не сделал ничего. И его глупая, сумасшедшая и безнадежная любовь к Ристане — плохое оправдание.
Что ж. Сейчас у него есть шанс пусть не исправить прошлое, но поступить правильно в настоящем. Пока не поздно.
— Приходите через два часа, Альгредо, — тихо попросил Дайм, — и принесите что-нибудь поесть, его величество будет голоден.
Герцог молча кивнул и ушел, а Дайм, попросив помощи у Светлой, присел на траву рядом с Тодором. Будить не стал, со спящим работать проще. Не будет лишних вопросов.
Дайму потребовалось не два часа, а гораздо больше. Тодор Суардис впервые пошевелился, когда солнце уже село и Лощину Памяти освещали лишь вьющиеся в воздухе фонарные жуки. В их разноцветном, дрожащем и мечущемся свете лица деревьев казались живыми, а в шелесте ветвей явственно слышались голоса.
Особенно один голос:
— Проснись, Тео, проснись! Тебе рано уходить ко мне, Тео. Вернись к нашим детям.
— Просыпайтесь, Тодор, — позвал Дайм и сам удивился, насколько хрипло звучит его голос.
Зато Тодор уже не выглядел иссохшим стариком. Дайм не мог ничего сказать о вернувшихся на его лицо красках, свет жуков слишком обманчив. Но оплетшая его трава отступила, дыхание стало глубже, и главное — его пульс снова бился ровно и сильно, а не той ускользающей паутинкой, что несколько часов назад.
Слава Сестре, Дайм успел. Правда, теперь он сам едва бы смог встать без посторонней помощи, но это такие мелочи!
— Зефрида?.. — Тодор потянулся к ветвям яблони, но его руки поймали лишь пустоту… а, нет. Яблоко. Единственное спелое, желтое яблоко, сладко пахнущее летом, солнцем и счастьем.
— Мы увидимся снова, я обещаю. Не торопись, у нас впереди достаточно времени, — сказал тихий женский голос, полный нежности.
И все смолкло. На несколько мгновений в Лощине Памяти повисла тишина, не нарушаемая даже шелестом ветвей и жучиным жужжанием. И потому особенно громко и ясно прозвучали слова Тодора:
— Полковник Дюбрайн? Что вы здесь делаете?
— Да вот, нарушаю ваше уединение. Не желаете ли бокал кардалонского, ваше величество? Кажется, где-то здесь был шер Альгредо… Урмано, вы здесь?
— Урмано? — Недоуменно нахмурившись, Тодор попытался сесть. Удалось ему только со второй попытки, держась за руку Дайма.
— Я здесь, ваше величество. — Альгредо вышел из тени граба, держа на сгибе локтя корзинку с торчащим бутылочным горлышком. — Боюсь, ваш ужин несколько остыл.
— Кажется, я уснул… — Опустив взгляд на свои руки, Тодор заметил желтое яблоко. На миг у него стало растерянное и беззащитное лицо, он потянулся к яблоне… но остановился, обернулся к Дайму. — Долго я спал?
— Долго, ваше величество. Послезавтра приедут ваши дети.
— Послезавтра?.. Мне казалось… Урмано! Сколько я здесь?
— Последние три месяца вы почти не покидали Лощину Памяти.
Тодор покачал головой, прижимая яблоко к груди.
— Кажется, я немного потерял счет времени. Я должен быть благодарен вам, Дюбрайн, за свое пробуждение…
— Не стоит, ваше величество. Я пришел не для того, чтобы разлучить вас с королевой, а чтобы вернуть вас Каетано и Шуалейде. Они не заслуживают ваших похорон вместо праздника.
— Дюбрайн! — нахмурился Альгредо. — Вы забываетесь.
— Ничуть. Будьте любезны, налейте, что там у вас. Его величеству и мне.
— Да, Урмано. — Тодор так и не выпускал драгоценное яблоко из ладоней. — Нам стоит выпить.
Они выпили кардалонского в напряженном молчании. Пожалуй, если бы Дайм был уверен в том, что Тодора можно оставить без присмотра, ушел бы. Сразу. Чувствовать себя лишним — то еще удовольствие. Но пришлось отыгрывать роль целителя до конца: настоять, чтобы Тодор поел, помочь ему добраться до спальни, напомнить Ристане, чтобы не вздумала сегодня же обсуждать с отцом дела и держала прессу от него подальше.
Короче говоря, покинуть королевские покои ему удалось лишь незадолго до полуночи. Усталым, голодным и злым, как свежеоткопавшийся упырь. И то не в одиночестве.
