И, честно говоря, я не чувствую себя особенно возбужденным. Я пытаюсь себе представить дикие картины того, как пара молодых девушек стонет, лаская друг друга, когда одна из них сидит верхом на моем языке, а другая отчаянно подпрыгивает, сидя на моем могучем органе. Но как-то это кажется нереальным. Отсталые английские девушки с бледной кожей и смешливыми голосами учениц паблик скул не вяжутся с таким поведением.
Вдруг дверь открывается, и в комнату входят они, в одних трусиках и прикрывающих грудь небрежно застегнутых блузках.
— Извини, что так поздно, — говорит Антония.
Правильнее всего было бы ответить: «Нагнитесь обе, и я вас хорошенько отшлепаю». Но вместо этого я говорю:
— Привет, заходите.
Девушки усаживаются на кровать по обе стороны моих ног, закрытых простынями.
— Ну, с чего начнем? — говорит Беатрис.
— Гм, не знаю. Может быть, вы снимете свои рубашки?
— Не при горящем свете, — говорит Антония.
— Ну, тогда при выключенном свете, — говорю я.
Беатрис выключает свет.
— Так, — говорю я, расстегивая рубашку Антонии, — теперь лучше, верно?
— А я? Что я должна делать? — говорит Беатрис.
— Дай мне поиграть несколько минут с грудью Антонии, а потом я займусь твоей.
— Займется моей? У него очень сексуальный способ выражаться, тебе не кажется, Ант? — говорит Беатрис.
— Хорошо — буду ласкать, гладить, э-э… щекотать. Каких слов ты хочешь?
— Только не щекотать, — говорит Антония. — Это явно неэротично.
— Все что угодно, только чтобы я не сидела тут как третья лишняя, — говорит Беатрис.
— Извини, Антония, одну минуту, — говорю я, переключая свое внимание на грудь Беатрис.
— Но ты даже не начал, — возмущается Антония.
— Но послушай, Беатрис почувствовала себя покинутой, так ведь? — говорю я.
— Не нужно представлять это как мою вину. Ты — мужчина. И твоя задача сделать так, чтобы мы обе были довольны, — говорит Беатрис.
— Послушай, у меня только две руки. Я не могу быть всюду одновременно. Займитесь сами своим верхом, а я займусь вашим низом.
Девушки переглядываются.
— Тебе нельзя этого делать, — говорит Беатрис.
— Почему?
— А как ты сам думаешь? — спрашивает Антония.
— Не знаю. Может быть, вы не хотите идти до конца в первую же встречу?
— У нас месячные, — произносят Беатрис и Антония одновременно.
— Не может быть! — говорю я.
— Мы думали, ты понял, — говорит Беатрис. — Иначе почему мы не снимали трусы в бассейне.
— Это ужасно досадно.
— Извини, — говорит Антония.
— Но… но… как же вы собирались заниматься сексом, если у вас месячные?
— Ну, мы всегда можем… сделать тебе, — предлагает Беатрис.
— Но вам-то это не доставит удовольствия.
— Доставит, — говорит Антония.
— Да, мы не против, — говорит Беатрис.
— Ну, хорошо. Если я возбужусь, то хочу, чтобы вы тоже возбудились.
— Мы возбудимся, немного, — говорит Антония.
— Да, но не очень сильно, — говорю я.
— Мы можем все же попробовать. Раз уж мы начали, — говорит Беатрис.
— Хорошо, — вздыхаю я. — Я возьму одну грудь у каждой. Согласны?
— Это честно, — говорит Беатрис.
Пока я держу по груди в каждой руке — очень забавно, потому что одна большая и хлюпающая, а другая гораздо меньше и тверже, — я чувствую, как руки девушек с обеих сторон от меня забираются под одеяло и движутся в сторону промежности. Встретившись, руки испуганно отскакивают. Девушки начинают хихикать. Их руки снова встречаются, на этот раз нападая друг на друга, как сражающиеся тарантулы.
— Ты не против?
Девицы хихикают еще пуще.
— Может, оставим это? — говорю я.
Судя по состоянию их сосков, ни та, ни другая не возбудилась ни в малейшей степени.
— Ладно, мы будем серьезными, да, Беа? — говорит Антония.
— Да, очень серьезными, — говорит Беатрис.
Их руки снова пробираются к низу моего живота. На этот раз одна из них добирается до кончика члена, зажимает крайнюю плоть вместе с лобковыми волосами и начинает неуклюже дергать. Вторая рука ищет, за что можно ухватиться, и, обнаружив, что на члене места не осталось, довольствуется тем, что вцепляется мне в яички.
— Мы что-нибудь не так делаем? — говорит Антония.
— Меня возбудит, если возбудитесь вы. Вы уверены, что у нас нет никакого выхода?
