— Вы несправедливы <…>, — говорила актриса, — за последний год (вы ведь знаете, меня никуда не берут) я значительно лучше выгляжу. Смотрите, какие морщинки на лбу. Даже седые волосы появились.
— Ну что — морщинки! — досадовал режиссер. — Вот если бы у вас были мешки под глазами! Или глубоко запавший рот. Это другое дело. А у вас рот какой? Вишневый сад. Какое-то «мы увидим небо в алмазах». Улыбнитесь. Ну так и есть! Все тридцать два зуба! Жемчуга! Торгсин! Нет, никак не могу взять вас. И походка у вас черт знает какая. Грациозная. Дуновение весны! Смотреть противно!
Актриса заплакала.
— Отчего я такая несчастная? Талантливая — и не кривобокая?
— В семье не без урода, — сухо заметил режиссер. — Что ж мне с вами делать? А ну, попробуйте-ка сгорбиться. Больше, гораздо больше. Еще. Не можете?… (Ильф и Петров, «Саванарыло», 1932).
Главная беда тут не в том, что кого-то несправедливо затирают, а кого-то незаслуженно продвигают, — всякое бывает. Опасность — в систематическом поощрении отказа отличать красоту от посредственности, что может привести к отмиранию (на уровне культурного кода) самой различительной способности. К сожалению, глагол discriminate, «различать, проявлять тонкий вкус, быть пристрастным, дискриминировать», и его производные ассоциируются теперь прежде всего с расовой дискриминацией и тем самым теряют престижность.
Разумеется, подспудно различие между красотой и ее отсутствием все-таки ощущается, и ее контраст с уродством может обыгрываться — при условии, что вещи не называются своими именами.
Вспоминается один эпизод из недолгой карьеры замечательного актера Чарльза Гроудина (р. 1935) — я особенно люблю его дуэт с Робертом де Ниро в «Midnight Run» («Успеть до полуночи», 1988) — в роли ведущего на собственном ток-шоу (1995–1998). Его гостьей была тогда Руфь Уэстхаймер, более известная в американских СМИ как просто доктор Рут (http://en.wikipedia.org/wiki/Ruth_Westheimer).
Ruth Westheimer (в девичестве Karola Ruth Siegel) родилась в Германии (1922). В 1939 году ее родителей арестовали, и они погибли в лагере, Рут же была переправлена в Швейцарию, а после войны эмигрировала в Палестину, где воевала разведчицей и снайпером в боях за независимость Израиля (1948); была ранена. В дальнейшем она окончила Сорбонну, стала психиатром, автором многих книг и телевизионной знаменитостью; была трижды замужем. Ну что д-р Рут не красотка, доказывать, кажется, не надо, но примечательно, что ее телевизионная слава связана целиком и исключительно с ее амплуа главного специалиста по вопросам эротики и секса, своего рода д-ра Фрейда для бедных. И здесь ее неавантажная внешность (она к тому же недомерок, всего метр сорок ростом) играет ключевую роль — лишая эротической непосредственности ее разглагольствования о необходимости безопасного секса. Особый шик ее речам придает густой еврейский акцент, удостоверяющий ее как бы венские корни, но в то же время комически выпячивающий и тем самым смягчающий громогласное озвучивание с экрана таких интимных по существу понятий, как эрекция, презерватив, пенетрация, оргазм и др.
В тот вечер она была в ударе и не переставая восхваляла прелести совместного ОХГЭЗМА, разъясняла способы его достижения, но всячески предостерегала против легкомысленного пренебрежения противозачаточными средствами, в особенности презервативами.
Д-р Р у т. Я всегда говорю молодым людям, что они всегда должны надевать (wear, букв, «носить) презерватив (condom)! Что вы смеетесь?
Ч.Гроудин. Я вовсе не смеюсь.
Д. Р. Вы смеетесь, потому, что вы не относитесь серьезно к тому, что я говорю.
Ч. Г. (сдерживая смех). Я отношусь серьезно…
Д. Р. Не смейтесь. Вы должны всегда носить (wear) презерватив.
Ч. Г. Я всегда… Собственно, я и сейчас в нем…
Потрясающая последняя реплика Гроудина — Actually, I am wearing one right now — плохо поддается переводу. Глагол „носить, быть одетым в“ выделяется в этой фразе своей ощутимой конкретностью на фоне совершенно служебных остальных слов: I, „я“, now, „сейчас“, и особенно one, букв, „один“, значение которого гораздо более абстрактно, алгебраично и потому эвфемистично, чем русские „он, в нем“.