К третьему курсу романтика повыветрилась и Георгий стал даже подумывать о перемене профессии, но скоропостижно скончалась тетка. Впереди маячила мрачная жизнь на одну стипендию без ежемесячной дотации. На курсе было несколько таких трудяг-одиночек. Не выспавшиеся после ночных дежурств, они отвечали невпопад, а на лекциях дремали, положив голову на руки. Нет, такая перспектива его не устраивала. Как раз в это время в институт приехал представитель военно-медицинской академии…
Окончив академию в числе лучших, он отказался от аспирантуры и взял назначение на административную должность в крупный госпиталь. Армия представлялась ему единственным социальным механизмом с идеально продуманной системой иерархии, где, подчиняясь, командуешь сам, где все ясно, четко и до предела логично.
Жизнь на много лет вперед была размечена ступеньками должностей. Недоставало лишь подруги жизни. Но встречи с женщинами почему-то всегда ни к чему не приводили. Анекдоты и шутки, почерпнутые Тимониным из записной книжки, неизменно вызывали недоумение. Юмор, взятый напрокат, — все равно, что шуба с чужого плеча.
Однако идеально прочерченная прямая биография кандидата медицинских наук Тимонина внезапно дала зигзаг: в связи с сокращением в Вооруженных Силах он был демобилизован одним из первых. Кто-то помог, постарался… На прощальном ужине поначалу обстановка была самой благожелательной. Говорили тосты, напутственные речи; хорошенькая сестра из оперблока поднесла завернутую в целлофан электробритву и мило вспыхнула, когда Тимонин расцеловал ее в обе щеки. Начальник госпиталя, седой полковник, ежеминутно поправляя очки, тоже прочел по бумажке речь, и все дружно хлопали. Уже под занавес к Тимонину подошел подвыпивший майор, заведовавший хирургическим отделением.
— Повезло вам, Георгий Алексеевич, вовремя уходите… Большое спасибо должны сказать правительству и вы… и мы. Мы, пожалуй, даже больше…
Что взять с пьяного человека? Ясное дело, не все были довольны Тимониным. Заместитель начальника госпиталя, главный травматолог, он должен был требовать. А недовольные, расхлябанные нытики всегда найдутся.
В этот момент фортуна опять постаралась: в Приморский НИИ потребовался специалист по военно-полевой хирургии, а Тимонин как никто более подходил на эту должность.
В Приморск он приехал с двумя чемоданами рукописей и уже через два года подал к защите докторскую диссертацию. Его энергией восхищались, его приводили в пример другим, ему стали подражать… Чудесное было время! Но колесо фортуны дало сбой, по тихому институту, полному корректности и вежливых улыбок, пополз негромкий, но цепкий шепоток. Кто-то усомнился в достоверности данных, приведенных в диссертации, в целесообразности сделанных Тимониным нескольких оригинальных операций. Стали поговаривать о создании компетентной комиссии. Пришлось пойти на приватный разговор с директором института.
Диссертация все-таки прошла, но обстановка в НИИ сложилась весьма недружелюбная. Конечно, жалко было расставаться с Приморском, почти столичным центром, но, с другой стороны, кому только не подчиняется в НИИ старший научный сотрудник, будь он даже доктором наук: руководителю лаборатории, заведующему отделом, заместителю директора по науке… Куда лучше самому заведовать кафедрой в медицинском вузе, руководить коллективом — пусть небольшим, но самому!
Так Тимонин появился в Волынске — старинном русском городе. Сразу же по приезде произошел случай, который создал ему репутацию выдающегося человека. Он сделал редчайшую операцию — пришил полностью оторванную ногу. Нога, правда, через несколько месяцев отмерла, но даже эти несколько месяцев являлись исключительным успехом. Как раз тогда профессор Барнард впервые пересадил сердце, и сделанная Тимониным операция оказалась в какой-то мере созвучной. Появились статьи в газетах, выступления по телевизору. Женщины при встрече с ним восклицали: «Как, вы тот самый Тимонин?!» Но потом потянулись скучные годы, наполненные одинаковыми днями, лекциями, одинаковыми студентами. Об уникальной операции вспоминали все реже, а так как вообще-то оперировать Тимонин не любил, то солидной, заработанной потом репутации талантливого хирурга быть не могло. Он к ней и не стремился. Зачем нужна слава местного значения? Если уж слыть — так на всю страну! Но кафедра, как назло, попалась серая. Все: доцент, ассистенты, лаборанты — просто отрабатывали свои часы: вели занятия со студентами, лечили больных, бегали на собрания, заседания, в штаб народной дружины, а на большее, как они утверждали, не хватало времени. Чепуха! Жалкий лепет бездарностей!
