Единственная высота - страница 15

— Вы имеете в виду профессора Дагирова?

— Не смешь-ите меня! — иронизируя, Шевчук говорил с нарочито одесским акцентом. — Тоже мне, профессор! Слесарь он! Придумал свои два колеса и хочет, чтобы на них крутился весь мир. — Он пригладил редкие седые волосы. — Вы все-таки кандидат наук, спуститесь с небес на землю и подумайте: возможно ли, чтобы и переломы, и большинство болезней костей врачевались одним аппаратом — вашим или Дагирова, безразлично. Такого не может быть… Я этого Дагирова на последней конференции и слушать не стал. Так и сказал: «Пойдемте лучше в буфет». Он ведь как в шорах, ничего, кроме своего аппарата, не видит…

— И все-таки, — не сдавался Воронцов, — если только одна десятая того, что пишут о нем, правда — это же чудо! Ведь он берется за больных, которым все отказывают.

Шевчук засопел и стал стучать пальцем по столу.

— Допустим! Хотя все это дешевая реклама, не больше, но — допустим! Тогда зачем нужен ваш аппарат? Вполне достаточно одного кустаря-одиночки. Двое — это уже артель. — Он язвительно улыбнулся, довольный остротой. — Послушайтесь доброго совета: бросьте эти железки, сдайте их в металлолом. А если уж вас так нестерпимо тянет в науку, займитесь чем-нибудь другим… Ну, например, ультразвуком. И, кстати, принесите ваши истории болезней. Посмотрим, как вы их пишете, изобретатель!

Ровно через месяц в том же кабинете разговор повторился, но уже в другой тональности.

— Знакомьтесь! — сказал Шевчук Воронцову и жестом показал на сидевшего в кресле полного мужчину со смуглым восточным лицом. Из рукавов его серого кримпленового костюма посверкивали крупные золотые запонки с камнями.

Мужчина поднялся навстречу.

— Бек-Назаров.

— А это, — Шевчук повернулся к Воронцову, — наш Андрей Николаевич, о котором я вам говорил. Кандидат наук, изобретатель… Сколько у вас изобретений, Андрей Николаевич? Впрочем, неважно… Было много, а будет еще больше. Голова у него неплохая, немного удачи — и Нобелевская премия.

Воронцов поморщился: когда тебя хвалят, жди подвоха.

— Так вот, дорогой Андрей Николаевич, — продолжал Шевчук. — Счастливый случай столкнул вас в моем кабинете. Кто бы мог подумать, что из этого ловеласа, о котором вздыхали все девчонки нашего курса, получится солидный администратор, главный врач крупной больницы, да еще со стремлением к научной деятельности. Редкое сочетание! Приехал, понимаете, ко мне в гости и вот заинтересовался вашим аппаратом. Не буду скрывать, не понимаю, почему. Я ведь и сам когда-то, на заре туманной юности, баловался металлом. Тоже соорудил аппарат, даже получил авторское свидетельство, но вовремя понял, что область его применения узка, как луч лазера. Много тяжести, мало толку. Таково, по крайней мере, мое мнение, но вот он, — Шевчук пожал плечами, — считает иначе, и это его право.

— Интересный аппарат, — подал голос Бек-Назаров. — У нас на Кавказе пользуются аппаратами Дагирова, Гудушаури. Ваш не хуже — я знаю, что говорю… Можно пробовать. Завод у нас есть, мой брат на нем директор. Сделаем вам пятьдесят, сто аппаратов — сколько надо! Будем лечить больных. Ведь вы хотите лечить больных, не так ли?

Шевчук прошелся по кабинету, остановился возле огромного, во всю стену стеллажа, беспорядочно забитого книгами, провел пальцами по корешкам и потом, брезгливо стряхивая с них пыль, сказал безразличным тоном:

— Мой друг Бек — великий человек. Ваши аппараты будут сделаны, как для ВДНХ, в кратчайший срок и в достаточном количестве.

Великий человек Бек-Назаров скромно опустил тяжелые веки.

Воронцов сидел молча, не очень понимая, что, собственно, происходит. Не нравилась ему внезапная смена ветра, очень не нравилась. Все представлялось как-то иначе. Он потер рукой залысины на лбу и сказал:

— Значит, товарищ Бек-Назаров сделает нам аппараты, и мы их испытаем в клинике? Так?

Стоявший возле стеллажа Шевчук быстро повернулся, лицо его затвердело, под розовой дряблостью щек обозначились скулы.

— Нет, — медленно произнес он. — В том-то и суть, что Бек сделает аппараты и будет их применять в своей больнице.

— Не понимаю, — также медленно возразил Воронцов. — Ничего не понимаю. Зачем ему? Из альтруистических побуждений? В порядке помощи бедному изобретателю?