Оливия торопливо спустилась по лестнице и заметила хозяина таверны, который натягивал черный сюртук поверх темно-серой рубашки и жилета.
– Любезный сэр, – обратилась она к нему, – зачем все эти люди идут к церкви?
– Так сегодня ж похороны, мэм. Шахтеры хоронят бедняжек Билли и Айана. – Он покачал головой и застегнул сюртук. – Бедные, бедные парни, они были на глубине двести саженей, когда пласт земли отвалился с крыши и раздавил их, несчастных, в лепешку. Их товарищи вывозили тележку с рудой наверх, а когда вернулись, бедняжки Билли и Айан... – он вытер глаза, – они уже были мертвы. Шини Килпатрик, он был их дружком, поднялся наверх, так пять минут не мог слова вымолвить, а потом позвал капитана Макмиллана. Капитан помчался туда, да что он мог сделать. Они, бедолаги, были конечно мертвы, и капитану оставалось только сообщить их вдовам и матерям. Это был печальный день, но не печальнее, чем этот.
Оливия прошла за ним к дверям, стала на крыльце, наблюдая, как сотни мужчин, женщин и детей молча идут по улицам.
– Но откуда они все? – тихо спросила она.
– Из соседних деревень, мэм. С соседних рудников. Когда один из них погибает, это тяжелый удар для всех них, потому как все они понимают, что в следующий раз может задавить их или их близких. – Наглухо застегнув сюртук, хозяин таверны вышел на улицу и через секунду был поглощен двигающимся потоком.
* * *
Оливия также присоединилась к процессии, двигавшейся от церкви к кладбищу. Похоронный звон, звучавший некоторое время, прекратился и священник встал перед огромным скоплением людей и произнес:
– Земля к земле, пепел к пеплу. Пожалуйста, склоните головы в молитве.
Дрожа, Оливия отыскала глазами широкую спину мужа, который не склонил голову и не молился, а смотрел на скорбящих с непроницаемым лицом и стиснутыми в кулаки руками.
Когда церемония закончилась, Майлз направился через редеющую толпу к вдовам. Увидев его, они вновь залились слезами, прижимая к себе детей.
Со своего места у входа на кладбище Оливия наблюдала, как ее муж взял руки женщин в свои.
Он говорил. Они плакали. Дети прятали свои озябшие личики в материнских юбках.
– Он заверяет вдов, что ни они, ни их дети не будут голодать, – послышался мягкий голос позади Оливии. -Обычно к нему присоединяется капитан, но сегодня Макмиллан торопится на обед.
Женщина подошла и встала рядом с Оливией. Оливия взглянула на поразительно красивую брюнетку.
– Разумеется, их главной заботой будет, как прокормить детей, – продолжила она. – Прежде, если не было сыновей, которые могли бы занять отцовское место на руднике, это делали женщины. А три года назад Макмиллан разрешил детям, не старше этих, работать на отцовских местах в шахте. Ваш муж незамедлительно положил конец этому. Это, конечно же, противозаконно, чтоб дети работали, но Макмиллан всегда говорил, что нет ничего страшного, пока закон об этом не знает. Уорвик, разумеется, даст указание этим женщинам держать его щедрость в тайне. – Женщина слегка понизила голос. -Мужчины иногда умирают не только от несчастных случаев. Некоторые, доведенные до отчаяния непосильным трудом, просто прыгают в глубокие шурфы.
– Самоубийство? – Оливия нахмурилась.
– Если мужчины узнают, что после их смерти Уорвик позаботится об их семьях, боюсь, случаи самоубийства участятся. Эти шахтеры работают в поте лица, чтобы прокормить свои семьи. Посмотрите на их лица, миссис Уорвик. После многих лет безбожного ковыряния в брюхе этих гор, разве смерть не покажется долгожданной передышкой? Затем, разумеется, случаются несчастья исключительно по небрежности. Мужчины пьют и дерутся. Нельзя ожидать, чтобы владельцы рудников платили за человеческую глупость.
Оливия покачала головой и плотнее укуталась в пальто.
– Но они все так злы на моего мужа.
– Не все. Но здесь так много горя и разочарования, а это, как известно, порождает злобу. Вот что я скажу, миссис Уорвик. Есть такие, которые подогревают недовольство среди людей для собственных целей.
– Вы имеете в виду Либински?
– Других, поближе к Майлзу, и дела идут все хуже.
– Вы говорите загадками, мадам. Вы говорили об этом моему мужу?
