Еще ей снилось, что он падает на колени и говорит о своей бесконечной нежности и любви и о том, что готов согласится на что угодно, лишь бы она стала его женой.
Пока ни того, ни другого не произошло.
– Скажите, Уорвик, вы согласны на эти условия? – спросил Девоншир.
Майлз сидел в кресле с прямой спинкой так спокойно, словно этот нелепый поворот событий ничуть не волновал его. Каким сдержанным и надменным он выглядел сейчас, одетый в свой лучший сюртук синего сукна с золотыми пуговицами, кожаные бриджи и до блеска начищенные ботфорты. Только его глаза выдавали его ярость.
Пока она ждала его ответа, часы в холле отсчитывали секунды молчания, и звук каждого качания маятника становился все громче и громче в этом безмолвии.
– Похоже, что у меня мало выбора, – наконец ответил он. Девонсуик улыбнулся и протянул руку. Майлз не принял его рукопожатия.
С погасшей улыбкой отец Оливии произнес:
– Есть еще один вопрос.
– Не говорите, попробую угадать. Я должен разрезать себе запястье и подписать этот договор кровью?
– Никаких крайностей. Фактически, это касается мальчика. – Он порылся в бумагах. – Если случится, что брак между вами будет расторгнут, его мать сохраняет опеку.
В ответ Майлз лишь рассмеялся. Затем он поднялся со стула и обратился к Оливии.
– Я говорил с официальными лицами магистрата. Остальное предоставляю вам, поскольку вы, похоже, склонны всем руководить.
Он круто повернулся и вышел из комнаты, даже не попрощавшись. Оливия бросилась за ним.
– В котором часу? – крикнула она ему вслед.
– В полдень, – последовал короткий ответ.
Она пошла за ним в холл, где Джон стоял с плащом и перчатками Майлза. Старый дворецкий помог ему надеть плащ и открыл дверь.
– Мистер Уорвик, – окликнула она его. Задержавшись в дверях, Майлз оглянулся. Он был явно разгневан. Оливия хотела было сообщить ему, что условия этого дурацкого контракта были идеей отца, но что в этом толку?
– Я... понимаю, что вы должны чувствовать, но никто не станет приставлять пистолет к вашей голове и заставлять пройти через это.
– Это как сказать.
Оливия сделала глубокий вдох.
– Ваше положение, должно быть, крайне отчаянное, сэр.
Майлз пожал плечами и стал неторопливо натягивать перчатки.
– Не больше, чем ваше, полагаю.
Она нахмурилась и расширила глаза, когда Уорвик медленно направился к ней. Ветер через открытые двери обрушивался ему на плечи и трепал волосы. Глаза Майлза сверкали, как огненные искры.
– В самом деле, ваше положение, должно быть, крайне отчаянное, если вы выходите за меня, мисс Девоншир, сказал он пугающе безразличным тоном. – Потому что я не из тех, кто добровольно поступается своим достоинством. Стоит только взглянуть на мое весьма бурное прошлое, и вы поймете, что я имею в виду. Те, кто пытался уложить меня на обе лопатки, обычно сами утопали по уши в собственной глупости.
– Это угроза? – возмутилась она.
– Я не угрожаю, мисс Девоншир. Я же не американская гремучая змея, которая трещит хвостом, предупреждая какое-нибудь злополучное создание, что она собирается наброситься на него. Я намного хитрее.
Оливия застыла, когда он слегка коснулся пальцем ее груди точно в том месте, где под блузкой скрывалась татуировка, и медленно скользнул пальцем вверх по шее к затылку, где его большая ладонь погрузилась в волосы. Он наклонил к ней голову, и ее сердце забилось чаще. Она не могла ни дышать, ни шелохнуться. Глаза мужчины гипнотизировали, и она могла лишь смутно догадываться, страх или восторг превращают ее колени в вату.
– О, я куда хитрее, – тихо повторил он. – Я скорее гадюка, мисс Девоншир. Я заползаю в вашу постель и сворачиваюсь среди простыней. Я дожидаюсь момента, когда вы становитесь наиболее уязвимы, прежде чем ужалить.
– Если вы пытаетесь запугать меня...
– Не думаю. Просто дружеское предостережение. Мы ведь друзья, не так ли, мисс Девоншир?
Она попробовала кивнуть.
Позади нее отец вышел из кабинета и остановился как вкопанный при виде Оливии и Майлза.
– Эй, – послышался его встревоженный голос. – В чем дело?
Не отрывая глаз от Оливии, Майлз сказал:
– Просто поцелуй на прощание. Полагаю, у меня есть на это право, милорд. Как вы считаете? В конце концов, что за жених я был бы, если б не продемонстрировал своей сердечной привязанности моей единственной любви?
