Спускаясь в холл, они ликовали:
— Deus vult, так, папа?
— Богу угодно, мальчик мой.
Билли подвел сына к карте дорог Нью-Джерси, висящей на доске объявлений. «Счастливого путешествия», — желала всем корпорация «Эксон».
«Сжечь город не так-то просто, — предупреждал их специалист по поджогам Тэд Ривкин. — Даже если поджечь все пустующие многоэтажки на окраине, чтобы замкнуть огненное кольцо, то и тогда у нас будет лишь половина шансов на успех». Но Билли был нужен другой план. «Мы пойдем на Вавилон, Тэд, а не на пустующие многоэтажки». Безусловно, несколько домов они подожгут, Билли ничего не имел против такой стратегии, но основной кулак тем не менее должен обрушиться на двенадцать казино, на месте которых потом будут возведены двенадцать ворот в Новый Иерусалим. Воины-мстители должны очистить мир от «Золотого Тельца», этого бельма в глазу Всевышнего. Они сокрушат «Атлантис», это публичное поругание духовности, предадут огню «Пески», «Тропикану», «Кларидж», «У Цезаря»…
— Ну-ка, расскажи мне о Первом крестовом походе, — велел Билли сыну. — О Дорилее.
— Это была великая победа, — послушно начал Тимоти, от волнения голос его звучал громче обычного. Многие молодые люди выходили из колледжей ограниченными, замороченными небиблейскими знаниями неучами, но о Тимоти этого не скажешь. — Герцог Болдуин разделил свою армию: пехоту — в один лагерь, кавалерию — в другой. — Тимоти рассек рукой воздух, словно разрубая силы франков. — В первый день казалось, что они проигрывают. Стрелы язычников сыпались дождем, пехота обратилась в паническое бегство. Бросив оружие, они бежали в лагерь. Это была катастрофа. Но тут, откуда ни возьмись, мчится кавалерия Болдуина, сметая на своем пути изумленных лучников врага!
Безупречное изложение, грамотное, но не лишенное пылкости.
— Мы тоже разделим наши силы. — Бамбуковая указка Билли скользнула к Атлантик-Сити. — Выйдя из гавани, армада поплывет на север, и тысяча верующих высадится перед «Золотым Тельцом». — Он повел указкой в глубь суши. — Между тем, собравшись на набережной Абсекона, пешие верующие под твоим командованием пройдут по бульвару, громя казино, что выстроились вдоль залива.
— Предавая их огню! — воскликнул Тимоти со священным пылом.
— Предавая огню, — эхом отозвался Билли; он хрипел, словно от дыма пожарищ уже саднило в горле. — Лишь огонь способен очистить Вавилон и уничтожить скверну на тропе Господней.
Едва дыша от волнения, Тимоти окружил Атлантик-Сити ладонями.
— Дорилеей все не закончилось. — Облизав палец, он провел полосу вдоль Променада, от «Тельца» до «Международных курортов». — Когда крестоносцы наконец вошли в Иерусалим, реки крови пролились на его улицах.
— Деяния Господа подчас суровы, — вещал Билли, уводя сына обратно в зал, — случается, он просит своих подданных надеть ратные доспехи.
Плечом к плечу они взошли на кафедру.
Волна всепоглощающей любви затопила душу Билли, когда, подняв с алтаря стопку «Полночной Луны», он посмотрел на своих прихожан. Как же он любил эту Сьюзен Клери, сидевшую перед ним в своей неизменной шляпке с листьями папоротника и в платье, украшенном букетиком фиалок. Как он любил Ральфа и Бетти Бауэрсокс, выговаривающих своим пятерым детишкам, чтобы те вели себя потише.
— Разве не похожи они на воинство Христово? — шепнул Билли сыну. — Я хотел бы.
— Похожи, — ответил ему ясноглазый сын. — Можешь в этом не сомневаться.
«Да не оставит надежда всякого, сюда входящего», — благословляла вывеска, горевшая над входом в казино. Сквозь солнцезащитные очки красные буквы казались Джули серыми. Они вместе поднялись по устланным ковром ступенькам — Бикс в полиэстеровом костюме цвета слоновой кости и пестром галстуке и Джули в старом платье тети Джорджины, оставшемся еще от школьного выпускного вечера, — и прошли в роскошный ресторан под названием «Обжорство прощается».
Какое же суровое испытание эта вторая кучка писем: словно суешь руку в чулок, полный лезвий. Вывод очевиден, думала Джули, вмешательство на расстоянии невозможно. Влияли помехи, накапливались искажения. Результат мог дать лишь непосредственный контакт — прохождение сквозь стены, наложение рук, непосредственное прикосновение к плоти, — но этих показательных старомодных приемов Завет Неопределимости не допускал.
