Джули отстранилась.
— Прости, — быстро сказал Роджер. Его излюбленное словечко.
— Это не по правилам. Мы должны…
— Хорошо, мы кое-чем воспользуемся. — Роджер вынул из кармана вельветовых штанов запечатанный презерватив и игриво помахал им перед носом Джули. — Если ты не возражаешь.
— Я имею в виду наши отношения! — Несмотря на любопытство, несмотря на желание бросить вызов Богу, Джули хотелось, чтобы сегодня все произошло, как сказала бы тетя Джорджина, по законам вселенской гармонии. — Ты меня любишь?
— Ну конечно.
— Очень?
— Я очень тебя люблю, Джули. И мне ни капельки не мешает, что ты еврейка.
— Повтори.
— Повторить, что я тебя люблю?
— Ага.
— Я люблю тебя.
Чудесно. Теперь они не просто удовлетворяют естественное желание бросить вызов и эякулировать — теперь это пылкая страсть, взаимное обожание.
— Внимание, — снова затрещал динамик. — Расстегните ремни и прочее, до чего вы там успели добраться.
Джули помогла Роджеру снять с нее блузку и лифчик. Сердце, казалось, увеличилось вдвое. Это будет здорово? Ей понравится? Что она здесь делает?
— Я хочу полететь к звездам, — сказала она в тот вечер Фебе.
— Когда выберешься в полет в первый раз, — парировала та, — дальше астероидного пояса не улетишь.
Ее тело прониклось вибрацией «виннебаго», туфли и джинсы уже были сброшены, и лишь тоненькая полоска трусиков оставалась между ней и кусающим локти Богом. Да, все это нелепо, но не мы это придумали, решила Джули, расстегивая молнию на штанах Роджера. Мы оба невинны. Все вокруг девственно. Вся Вселенная — вместилище чистых, безотчетных пульсаций и нравственно-нейтральных законов гидравлики.
— Мама! Феба.
«Виннебаго» накренился, как корабль во время шторма, сбросив Джули и Роджера с матраца.
— Черт! Лусиус.
Остатки «Черного Русского» выплеснулись на ковер, кубики льда покатились по полу, как игральные кости. Дверь распахнулась, в спальню влетела Феба. Пальцы судорожно вцепились в дверную ручку, смуглое лицо, побледнев, высветлилось до цвета виргинского табака.
— Скорее!
— Закрой дверь! — взорвалась Джули.
— Ты что, не за рулем? — удивился Роджер.
— На помощь! — кричала Феба. — О господи, как же это я…
Джули выбралась из-под Роджера и, натянув блузку и джинсы, поспешила за Фебой в кабину.
Ее взгляду предстала жуткая картина. Лобовое стекло, боковые окна — все погрузилось в илистую непроглядную тьму. Со всех сторон их окружала жидкая грязь пролива. Космос? Только такой, каким его знает червь.
— Она съехала с моста! — Стоя на пассажирском сиденье, Лусиус размазывал проступавшую сквозь обивку грязь. — Как же так?! — В глазах у него блеснули слезы. — Феба, тупица!
«Виннебаго» снова накренился, бросив всех троих на правую дверь. Из кондиционера потекла черная струйка. Похоронены заживо. Тонут. Неделей раньше двадцать пять тысяч жителей округа Колумбия погибли в грязевом потоке. Дети и взрослые, благочестивые и развращенные, всех погребла бесстрастная жижа. Но это было лишь сообщение из сводки новостей, очередная вырезка для храма Джули.
— Что стряслось? — Спотыкаясь и застегивая на ходу штаны, в кабину ввалился Роджер.
По ширинке Лусиуса расползлось мокрое пятно.
— Нам конец, — всхлипывал он.
— Кац, сделай что-нибудь! — Словно задраивая люки подводной лодки, Феба выключила кондиционер и закрыла его шторки.
— Что она сделает? — вскинулся Лусиус.
— Эта девчонка такое может! — задыхалась от волнения Феба. — Она же дочь Бога, любимая и единственная.
— Кто? — опешил Роджер.
— Она спасет нас, ведь правда, Джули?
— Ну конечно, спасет! — простонал Лусиус.
— Ну конечно, спасет! — не могла перевести дыхания Феба.
Джули подняла глаза к небесам. Ну конечно, она изменит своим принципам. Ну конечно, она, как настоящая ханжа, спасет себя и троих друзей, оставив всех хербов мельхиоров умирать от рака? Ну конечно, она, как эгоистка, вытащит «Уличную Красотку» из болота, в то время как вся земля истекает кровью?
Нет! Она не настолько испорчена!
— Мама, — прохрипела она. «Виннебаго» продолжал погружаться. — Все в твоих руках, мама.
— Господи, прости меня, грешного, за то, что оскорбил тебя, — причитал Роджер, упав на колени. — Я отказываюсь от всех своих грешных помыслов, не оставляй меня, Господи, я боюсь мук ада, но больше всего…
