Он принял их радушно, очевидно, был рад познакомиться с Викки. Майкл объяснил цель визита и попросил совета мистера Вассермана по выбору швейной машинки.
— Думаю, лучшей покупкой, — бодро сказал он, — будет модель Уилсона и Уилера. Модель Ханта дороже на пятьдесят долларов, но при этом не получите хорошего сервиса.
— Где её можно приобрести, сэр? — смущаясь, спросил Майкл.
— Я подберу нужный аппарат и через несколько дней доставлю в Эдем, чего бы мне ни стоило.
— Мистер Вассерман, мы здесь, чтобы совершить покупку, — возразил Майкл.
— Майкл, твой дед поручился за меня в банке, когда я двадцать два года назад открыл этот магазин. Я не стану наживаться на его внуке.
Прошло несколько минут, Майкл взглянул на часы и извинился. Он ждал клиента. Когда Викки купит всё, что нужно, отнесёт покупки в экипаж, где большую часть дня сидит Колин. Потом Викки сможет погулять с Моник по городу, не уходя слишком далеко, чтоб не заблудиться.
— К полудню подходи к офису, — сказал Майкл. — Пообедаем во французском ресторане, недалеко отсюда. Уверен, тебе понравиться.
— Спасибо, Майкл, — голос дрожал от восторга.
Мистер Вассерман провёл их по магазину, предлагая девушкам попробовать материю на ощупь, зная, что каждую приводят в восторг полотна атласа, мокрого шёлка, бархата, крепа, тюли и большое количество отделки.
Сделка завершилась, отрезы ткани — аккуратно отрезанные, сложенные и завёрнутые в бумагу приказчиком мистера Вассермана — отданы Моник, чтоб она отнесла их в экипаж.
— Моник, постой, — под влиянием внутреннего порыва сказала Викки. Посмотрела на ленты, от которых Моник не могла отвести взгляд, и протянула девушке монету. — Купи себе что-нибудь.
Моник внимательно посмотрела на деньги. Такой поворот поставил её в тупик.
— Это тебе, Моник. Купи себе что-нибудь.
— Это мне? — она с недоверием взяла монету и повертела в руках. — Я потрачу деньги на себя?
— Пожалуйста, Моник. — Она вспомнила детей в Пойнтсе, которым дала несколько центов, и которые взяли, не сказав ни слова благодарности, хотя их взгляд был достаточно красноречив.
— Я никогда раньше не держала в руках деньги, — с восторгом сказала Моник. «Мон дьё! Мерси, мисси!» — просияли её глаза. Она повернулась к стеклянной витрине, на которой буйством красок сверкали катушки с лентами различной ширины.
— Что желаете? — мистер Вассерман спросил с такой вежливостью, на какую могла рассчитывать самая богатая новоорлеанская дама.
Моник аккуратно выбрала, потом, словно сомневаясь, подержала монету. Да, такого тона было вполне достаточно, чтобы убедить её. Викки уверена, что мистер Вассерман дал девушке больший отрез, чем она заплатила.
— Отнеси в экипаж и возвращайся, — заботливо распорядилась Викки, когда мистер Вассерман завернул покупку Моник и положил поверх пакетов Викки. — Ты же не хочешь заблудиться.
— А теперь Вы должны выпить со мной кофе, — с заговорщицким видом сказал мистер Вассерман. — В это время я всегда пью кофе.
— Спасибо.
Мистер Вассерман провёл её в комнату позади склада. Великолепная маленькая гостиная привела Викки в восторг. Софа из золотого бархата соседствует с парой покрытых гобеленом кресел перед облицованным мрамором камином. Высокие двустворчатые окна начинаются от пола и выходят пышный сад, который всем видом говорит, что требует большой заботы.
— Жоржета, — бодро позвал он, и перед ними, улыбаясь, предстала негритянка в белом тюрбане. — Принеси, пожалуйста, нам с миссис Иден кофе. — Он знаком пригласил Викки сесть на софу и сам сел рядом. — Как Вам Луизиана? — спросил он с горячим интересом.
— Я ещё мало видела, — улыбнулась Викки, — но всё равно считаю, что это самое красивое место, где я когда-либо была.
— Что касается меня, то когда приехал сюда в 1816-м, я словно попал в рай, — сказал он, вспоминая молодость. — Мне было тридцать, и я считал себя мужчиной, — во взгляде грусть смешалась с радостью. — До того я мало видел хорошего в жизни, однако, любовь у нас была, — добавил он с гордостью. — Мы, мои мать, отец, старшие брат, сестра и я, приехали в Соединённые Штаты в 1812 году. Я родом из маленькой деревни, где жило много русских, а правили немцы. Но для нас это не имело никакого значения. Быть евреем среди немцев или русских не очень здорово. Чтобы безопасно жить в Европе, нужно быть Ротшильдом или, там, Моисеем Мендельсоном, то есть «евреем в законе». Нам рассказывали о погромах, что случались повсюду, но когда в нашей деревне убили одиннадцать евреев, а нам сказали, что это не погром, а «случайность», мой отец решил, что пора уезжать. Прошло много месяцев, но мы всё-таки добрались до Нью-Йорка.
