Таймер достигает нулевой отметки, но вспышки света все равно не происходит — на самом деле все наоборот, ведь в момент нашего прибытия в лаборатории темно и нет ни души, так как сейчас полночь и никто не работает. Все, — думаю я про себя, — прошло довольно-таки безболезненно.
У нас над головой начинает завывать и сверкать сигнал тревоги. Спустя минуту, в зале собирается отряд морпехов в шлемах и бронекостюмах, и мы оказываемся на прицеле их пулеметов.
Мы поднимаем руки и сдаемся, а тем временем за тысячи километров от нас жизненные пути Эда-В и Сэма-В начинают слегка отклоняться от наших.
Допрос превращается в настоящий кошмар, пока не появляются парни из ЦРУ — агенты Малхёрди и Уайт, которых мы изумляем тем, что узнаем их в лицо и называем по имени. Они объясняют, как и почему наши альтернативные «я» (мы-В) помещены под наблюдение из-за деятельности, представляющей потенциальную угрозу миру, и как наше внезапное появление здесь при том, что мы по-прежнему находимся под наблюдением в Англии, может иметь отношение к экспериментам Эда-В. Мы с Эдом пытаемся мысленно разобраться в происходящем. Теперь мы — это альтернативные версии Эда и Сэма. Продолжить цепочку — это уже наша обязанность.
Наблюдать за этим с другой стороны попросту жутко. Мы так предсказуемы. Я замечаю, что мысленно заканчиваю предложения, которые произносит мой двойник.
Все происходит почти точно так же, как и в прошлый раз. Диски переходят из рук в руки. Раскрываются пароли для путешествий во времени. Мы передаем электронные чертежи для машины времени; Эд, правда, отказывается от предложения сохранить копию, замечая, что он вряд ли будет строить такую машину сам. Мы провожаем своих двойников из альтернативной Вселенной, которые отправляются на два дня и еще одну наносекунду в прошлое.
Правда, одно существенное отличие все-таки есть. На этот раз последний совет Эда звучит иначе. — ЖЕНИСЬ НА ДЖЕН.
Эд-В выглядит изумленным и даже не тянется к аварийному выключателю.
Поступок Эда привел меня в бешенство, но в то же время почему-то не вызвал удивления. Может быть, он и правда считает собственную жизнь игрушкой. Может быть, он думал, что оказывает своему альтернативному «я» услугу или же в решающий момент просто не сумел устоять перед возможностью вмешаться в будущее.
В итоге я ему ничего не сказал, потому что и говорить было нечего. Пусть мы никогда не узнаем о судьбе других Эда и Сэма, я надеюсь, что у них все хорошо.
Пока мы летим домой ночным пассажирским рейсом — на этот раз никакой сверхзвуковой движухи, увы — Эд сверятся со своими часами, чтобы выяснить, сколько времени мы в общей сложности потеряли, а я в порядке подготовки к возобновлению наших жизней с того момента, как мы покинули дом, судя по всему, три дня назад, пытаюсь сделать вид, что ничего этого и не было. Между собой мы решили не вносить коррективы в наши дни рождения. Объяснить это нашим семьям было бы слишком сложно.
Сидящий рядом с нами мужчина по понятным причинам проявляет интерес, когда мы как ни в чем не бывало заводим разговор о своих темпоральных похождениях. — Прошу прощения, вы вдвоем… путешествовали во времени или что-то вроде того? — спрашивает он.
— Нет, — отвечаю я. — Мы играем в предстоящем фильме о путешествиях во времени и просто не хотим выходить из роли. — Человеческий разум — удивительная вещь. Каким бы маловероятным ни было объяснение, он с гораздо большей готовностью проглотит его, чем поверит правде.
И только когда мы, наконец, прибываем в Гатвик, и начинаем искать автобус до дома, меня осеняет последняя мысль.
— Где заканчивается вся эта цепочка?
— Нигде — она продолжается до бесконечности, — отвечает Эд.
— Но она ведь не может продолжаться до бесконечности. Даже уходя в прошлое на одну наносекунду за раз, ты рано или поздно достигнешь момента, когда лаборатория Керриг еще даже не была построена. И что тогда?
Эд бросает на меня беглый взгляд. — А ты уверен, что хочешь знать?
— С чего это ты спрашиваешь?
— Я понял это, еще когда Эд-А объяснял нам теорию путешествий во времени. Честно говоря, именно этот момент в нашей ситуации беспокоил меня больше всего. В конечном счете один из нас умрет. А возможно, и мы оба.
