– Что это – коса была не твоя? – спросил Джуд с неожиданным отвращением к ней.
– Конечно, нет, – приличные дамы теперь никогда не носят своих кос.
– Что за вздор! Разве в городах, но в провинции совсем другое дело. К тому-же у тебя, вероятно, и своих волос достаточно? Ну да, конечно так!
– По деревенским понятиям, может быть, и достаточно. Но в городах кавалеры ожидают больше, и когда я была служанкой в Ольдбрикгэме…
– Разве ты была служанкой?
– Не то что прямо служанкой, а я служила в трактире и подавала гостям пиво, да и то самое короткое время. Вот и все. Некоторые посетители советовали мне носить подвязную косу, и я купила ее просто ради шутки. Чем больше на девушке украшений, тем лучше живется в Ольдбрикгэме, а этот красивый городок почище всех твоих Кристминстеров. Каждая приличная дама носит подвязную косу, – мне в парикмахерской сам цирульник так сказывал.
Джуд с чувством брезгливости подумал, что все это, может быть, до некоторой степени и справедливо, ибо и сам он был убежден, что если многие скромные девушки переселяются в города, где и живут по годам, не утрачивая обычной простоты жизни и уборов, зато у других, увы, уже в самой крови таится какой-то инстинкт к искусственному уродованию себя разными придатками, и они начинают подделывать свою красоту при первом её проблеске. Впрочем, может быть, для женщины и не составляет большего греха дополнять свои волосы чужими, и он решил более об этом не думать.
Молодая жена обыкновенно может быть интересной после брака, даже в том случае, когда домашняя жизнь еще не установилась и находится в неблагоприятных условиях. В её новом положении есть известная пикантность, заставляющая ее в обращении забывать мрачную сторону жизни, и потому самая бедная жена чувствует себя порвое время выше угнетающей ее действительности.
Мистрис Фолэ, в качестве молодой хозяйки, ехала как-то в базарный день в тележке, по улицам Ольфредстона, и здесь встретила свою прежнюю подругу, Эни, с которой не видалась с самой свадьбы.
Прежде чем заговорить, они по обыкновению засмеялись; мир казался им слишком веселым без всяких слов.
– Итак, кажется, вышло хорошее дельце! – заметила Эни молодой женщине. – Я знала, – продолжала она, – что с таким малым это удастся. Он – душа человек, и ты должна им гордиться.
– Я и горжусь, – равнодушно ответила мистрис Фолэ.
– А когда ждешь?..
– Тс! я вовсе не жду.
– Что-же это значит?
– Я ошиблась, вот и все.
– Ах, Арабелла, Арабелла, женщина ты умная и вдруг ошиблась! Признаюсь, о такой штуке мне никогда и в голову не приходило при всей моей опытности! И какой-же в этом может быть стыд, в самом деле!
– Пожалуйста, не спеши мне кричать про стыд! Это вовсе не от стыда, а просто я незнала.
– Поверь моему слову – эдак ты его упустишь! Ведь он может сказать, что это был обман, да еще двойной, клянусь тебе!
– Я готова признаться в первом, но не во втором… Э, он об этом и не подумает! Он будет рад, что я ошиблась. На такие пустяки он махнет рукой, право, – у мужчин это всегда так. Да я как им поступить иначе? Уж коли женат, – так женат.
Тем не менее Арабелла не без некоторого беспокойства приближалась к тому времени, когда по естественному ходу вещей ей придется объявить мужу, что возбужденная его тревога оказалась неосновательной. Эта необходимость неожиданно представилась, однажды вечером, в то время, когда они собирались спать, и оба находились в своей комнате в уединенном домике, куда Джуд ежедневно возвращался с своей работы. Он усиленно работал в этот день двенадцать часов сряду, и ушел спать прежде жены. Когда та вошла в спальню, он уже лежал в полудремоте, едва сознавая, что жена раздевается перед маленьким зеркальцем.
Впрочем, вскоре её гримасы перед зеркалом невольно возбудили его внимание. Джуд заметил, что она изощрялась в том, чтобы вызвать на щеках те ямочки, о которых уже упоминалось прежде. На эту курьезную прикрасу она была мастерица, вызывая ямочки моментальным всасыванием щек.
– Не делай этого, Арабелла! – вмешался он неожиданно. – Мне, право, не нравится видеть тебя за таким вздорным занятием.
