Далее Хаксли развивал сюжеты, связанные с этим отвратительным, с точки зрения нормальной современной человеческой логики, псевдообществом, вобравшим в себя худшие и во много раз гипертрофированные черты того, что было характерно и для западного демократического общества, и для советской тоталитарной системы, почти завершившей уже свое формирование под сталинским руководством (в то время, когда писал роман Хаксли, нацисты еще не пришли к власти в Германии).
Было бы весьма соблазнительно найти указания на контакты молодых Хаксли и Блэра, но, к сожалению, таковых не было. Кроме тривиальных встреч на уроках, к которым обычно Эрик не готовился и часто получал самые низкие оценки, они не общались, хотя, судя по воспоминаниям соученика Эрика Стивена Рэнсимена, Хаксли им нравился, особенно потому, что учил как-то по особому - рассказывал о редких и интересных выражениях и использовал особые мнемонические методы, чтобы школьники запомнили их лучше. При этом педагогом Хаксли был никудышным. Он не был в состоянии поддерживать дисциплину, был настолько слепым, что не видел, что происходило в классе, и вел себя ужасно неровно. Блэру это не нравилось. Он считал это грубостью>84>. Так что добрых чувств у будущего Оруэлла к Хаксли не возникло>85>.
Продолжая подчас проводить все свободное время за чтением, стремясь к критической оценке прочитанного и одновременно занимаясь стихосложением (эти его произведения, как и ранние, не оставили следа в английской литературе), Эрик Блэр постепенно приобщался к общественной деятельности, к коллективным занятиям. Роджер Майноре вспоминал, что Блэр производил впечатление парня, многое знавшего, особенно не обращавшего внимания на занятия, всегда настроенного «против авторитетов», любившего одиночество, но не «патологически». Вместе с Майнорсом и еще одним соучеником - Денисом Кинг-Фарлоу - он затеял издание школьного журнала и выпустил несколько его номеров. Журналу было дано название, трактовать которое можно было по-разному: «Время выбирать», «Время выборов» (Election Times), имея в виду школьников, делающих свой выбор. Журнал писался от руки, и подростки заработали незначительную сумму, давая его читать желающим за один пенни>86>.
Вскоре, однако, у Дениса взыграла предпринимательская хватка, и он договорился с двумя местными фирмами о предоставлении небольшой суммы денег в обмен на то, что в задуманном ими журнале, который теперь предполагалось печатать в типографии, будет опубликована их реклама. Так появился на свет журнал «Школьные дни» (College Days). Удалось выпустить, правда, всего два номера (оба в 1920 году). В обоих были напечатаны очерки Блэра, его одноактная драма «Свободная воля», несколько стихотворений. Особое внимание читателей привлек во втором номере его стихотворный репортаж «Ода полевым учениям», в котором высмеивались бессмысленные строевые занятия, проводившиеся в ходе военной подготовки учеников в Офицерском подготовительном корпусе; луга, которые они вытаптывали, теряя при этом шапки; переполненные юношами вагоны при возвращении с занятий и другие происшествия>87>.
Без страсти, несколько преодолев свою прошлую ненависть к коллективному спорту, Эрик играл теперь в регби и в его своеобразную разновидность, рожденную именно в Итоне, под названием «Игра у стены». Это весьма грубая игра между двумя командами, считающаяся привилегированным занятием даже в наши дни. В ней могут участвовать только королевские стипендиаты. В игре применяются силовые приемы, а задача состоит в том, чтобы провести мяч по полю шириной всего в пять метров вдоль кирпичной стены длиной в 110 метров и затем забросить его на эту стену. Сохранившаяся фотография команды Эрика (12 человек) показывает, что он был высоким, мускулистым парнем вполне спортивного вида>88>. Однако критический настрой Блэра вскоре восторжествовал и в отношении спорта. Он считал, что эти игры основаны «на ненависти, зависти, хвастовстве, нарушении каких бы то ни было правил и садистском удовлетворении в насилии»>89>.
Эрик легко спорил, как бы развлекаясь, аргументированно, подчас просто для того, чтобы отточить свою аргументацию, но в то же время вроде бы несколько застенчиво
