На смену религии откровения, по мысли Бруно, должна прийти «религия разума», «философия рассвета». Используя встречающееся в произведениях Бруно выражение «естественная религия», Ф. Ейтс подобно некоторым другим буржуазным исследователям пытается представить Ноланца в виде пусть нехристианского, но все же религиозного реформатора, одержимого идеей религиозной миссии (см. 96, стр. 211).
Разобщающему человечество религиозному фанатизму Бруно противопоставил «закон любви», «созвучное природе всеобщее человеколюбие» (17, стр. 4). Та «религия разума», которую проповедовал Бруно, не имела ничего общего не только с христианским вероучением, но и с каким бы то ни было религиозным откровением. Свободная не только от культа и обрядности, но и от признания потустороннего мира, от веры в личного бога и в божественное вмешательство в дела людей, от учения о загробном вознаграждении или наказании, от веры в бессмертие души, «религия разума» Бруно чужда самому существу религиозного мировоззрения. Под «религией разума» Бруно понимал новую систему философских воззрений, новую систему человеческой нравственности, которая должна прийти на смену господствующим религиозным культам. Освобожденное от суеверия и религиозного страха человечество в самой природе найдет основание нового нравственного идеала.
Несовместимость своего учения с религией хорошо понимал Бруно, когда пророчески писал, что религиозные фанатики «смертную казнь определят тому, кто будет исповедовать религию разума» (10, стр. 169).
Изгнание торжествующего зверя
Стремление Ноланца к активному воплощению в жизни истин его философии бесспорно. Но напрасно говорит А. Корсано о его отношении к религиозным реформаторам как о «зависти к конкурентам» (см. 62, стр. 194); цель философского творчества и деятельности Бруно не религиозная реформа, а реформа общества.
Название одного из важнейших диалогов Бруно — «Изгнание торжествующего зверя» — вызвало немало кривотолков. Доносчики обвинили Ноланца в том, что под торжествующим зверем подразумевается то ли католическая церковь, то ли римский папа, а историки из протестантского лагеря охотно использовали эту легенду.
В действительности содержанием диалога является аллегорическое изображение «реформы небес», замена в наименованиях созвездий, связанных еще с древней мифологией, пороков — добродетелями. Речь идет, как поясняет сам Бруно, об «изгнании торжествующего зверя, то есть пороков, кои обычно одерживают верх и попирают божественное начало…» (10, стр. 197).
Правильно оценить смысл этой аллегории можно только исходя из учения Бруно о человеческом обществе. Человек, по мысли Ноланца, вышел из животного состояния. И в «Изгнании торжествующего зверя», и в «Тайне Пегаса» Бруно полемизирует с античной легендой о «золотом веке», который якобы ознаменовал собой начало человеческой истории, и с библейским представлением о блаженном райском состоянии человека до грехопадения. «Всяк хвалит золотой век, когда люди были ослами, не умели обрабатывать землю, не знали господства одних над другими, когда один не понимал больше, чем другой, когда они ютились в подземельях и пещерах…» (8, стр. 468). Человек на заре своего существования еще только начал выделяться из животного царства; «люди благодаря праздности были не доблестней зверей нашего времени, а, может, даже глупее многих зверей» (10, стр. 135).
Только деятельность выделила людей из звериного царства. Благодаря руке, этому «органу органов», были возможны «открытие учений, изобретения наук, собрания граждан, сооружения зданий» — все то, что свидетельствует о превосходстве человека и возвышает его над миром животных. «Когда между людьми вследствие соревнования в божественных делах и увлечения духовными чувствами родились трудности, возникла нужда, тогда обострились умы, были открыты ремесла, изобретены искусства; и все время со дня на день вследствие нужды из глубины человеческого ума исходили новые и чудесные открытия». В результате трудовой деятельности, развития общества и духовной жизни человечества «люди все более и более удалялись от звериного естества и благодаря усердному и настойчивому занятию все более приближались к божественному естеству» (10, стр. 135).
