Осенью 1599 г. в Риме — то во дворце святой службы, близ собора св. Петра, то в апостолическом дворце его святейшества папы Климента VIII, то в камере инквизиционной тюрьмы — проходил философский диспут.
Цвет церковной учености — кардиналы и генералы монашеских орденов, профессора Коллегии мудрости, члены конгрегации «Индекса запрещенных книг» и консультанты святого трибунала, доктора богословия и церковного права принимали участие в споре.
Их оппонент — монах-доминиканец, доктор римско-католического богословия, привычный к ученым турнирам профессор Тулузского и Виттенбергского университетов, поразивший своими смелыми речами аудитории Оксфорда и Сорбонны, основатель «философии рассвета», «сын отца-солнца и матери-земли» — бывший монах, бывший доктор богословия, бывший профессор, бежавший из Неаполя и Парижа, отвергнутый Марбургом и Франкфуртом, изгнанный из Женевы и Гельмштедта, «академик без академии», расстрига и арестант.
Уже использованы все аргументы. Приведены все цитаты. Авторитет священного писания, творения отцов церкви, своды Фомы Аквинского, постановления церковных соборов, сочинения Аристотеля и его ортодоксальных комментаторов — все было пущено в ход.
Диспут затягивался. Он продолжался восьмой год.
Иногда, не выдержав напряжения словесной борьбы, утомленные богословы решали передать руководство ученой дискуссией в уверенные руки палача:
«Достопочтеннейший господин Джулио Монтеренци, фискальный прокуратор считает, что брат Джордано не изобличен в представленных ему положениях… Подвергнуть пытке.
Достопочтеннейший господин Марчелло Филонарди, асессор святой службы: подвергнуть строгой пытке и дать срок, дабы образумился.
Достопочтеннейший отец Альберто да Фиренцуола, генеральный комиссар святой службы: учитывая дурную славу этого человека, по тем статьям, в которых не изобличен, строго пытать, а по тем, в которых изобличен, дать срок, чтобы раскаялся.
Достопочтеннейший отец господин Пьетро Миллино: пытать и дать срок, чтобы раскаялся.
Достопочтеннейший отец Ипполито Беккариа: пытать, и не единожды, но дважды.
Достопочтеннейший отец господин Ансельмо Дандино: пытать, а если не даст удовлетворения, передать в руки светских властей.
Святейший господин наш папа Климент VIII: дать срок, чтобы раскаялся» (63, стр. 96–97)[1].
И в ответ:
На третьем допросе: «Я считаю, что существуют бесконечные миры, образующие безграничную совокупность в бесконечном пространстве».
На двенадцатом допросе: «Я считаю, что этот мир, и миры, и совокупность миров рождаются и уничтожаются».
На четырнадцатом допросе: «Отвечал в том же роде относительно множества миров и сказал, что существуют бесконечные миры в бесконечном пустом пространстве, и приводил доказательства».
На семнадцатом допросе: «Спрошен, но не ответил удовлетворительно, ибо вернулся к прежним показаниям».
В письменных «Ответах на замечания, сделанные относительно некоторых положений, извлеченных из его книг»: «Также считает, что существует множество миров, множество солнц, в которых с необходимостью имеются вещи, подобные в роде и виде тем, что имеются в этом мире, и даже люди…» (13, стр. 373–374, 403).
Во вторник, 21 декабря 1599 г.: «Сказал, что ему не в чем каяться, что каяться он не должен и не желает» (26, стр. 186).
Диспут подходил к концу — последний диспут Джордано Бруно.
Человек не выбирает себе эпоху. Даты жизни и смерти — это не просто хронологические вехи. Время жизни и деятельности философа определяет ход его мысли и характер его судьбы. Мы не можем представить себе мыслителя вне его времени, и философская система, созданная человеком, родившимся в Италии в середине XVI в., будет решительно отличаться от взглядов философа, жившего тремя веками ранее или пришедшего в мир три столетия спустя.
Эпоха, в которую жил Джордано Бруно, — вторая половина XVI столетия; за 56 лет до его рождения была открыта Америка, за 6 лет до его рождения была учреждена римская инквизиция.
Но человек не бессильная игрушка в руках «божественного провидения» или безликой исторической необходимости. Всей жизнью своей и всем сознанием связанный с породившей его эпохой, с ее традициями и стремлениями, с ее социальными конфликтами и культурой, он сам — творец истории, участник борьбы, исход которой определяет пути человечества, и от его усилий — также и его усилий — зависит, каким он оставит мир. Ибо не только Бруно — человек своего
