История пятая
Мечта на Рождество
В это утро в мой сон прокрался аромат свежей хвои. Я блаженно зажмурился и втянул носом чудный запах, прежде чем решительно откинуть одеяло. Наступил один из самых волшебных дней в году — Сочельник, последние 24 часа перед Рождеством. Улицы Лондона волшебным образом украсились еловыми лапами, лентами, бумажными гирляндами и свежевыпавшим снегом. Дети играли в снежки, лепили возле заборов нелепые, но смешные фигуры, смеялись и распевали рождественские гимны. Когда я был ребенком, вел себя точно так же, и, если бы мог, и сейчас присоединился бы к веселой кутерьме. Мадам Деларош не теряла времени даром и уже распорядилась установить в маленькой гостиной пушистую елку и занималась тем, что развешивала на ней игрушки и конфеты.
— Доброе утро, мистер Джон! Не желаете присоединиться? Я решил, что никогда не поздно вновь ощутить себя мальчишкой, и с радостью принял предложение. Стеклянные шары и шишки сверкали в лучах солнца как драгоценные. Я любовался ими, потеряв счет времени, а меж тем сегодня мне предстояло выполнить много важных дел, если, конечно, я не планировал заниматься ими на Рождество. Завтракал я в одиночестве — мадам Деларош попросила разрешения отлучиться на рынок, купить подарки для своих многочисленных племянников и племянниц. Мне бы тоже стоило об этом позаботиться. Хоть толпы родственников у меня и не наблюдалось, Рождество на то и Рождество, светлый праздник, когда хочется делать приятное всем людям. После скромной трапезы я облачился в теплое пальто, повязал шарф, надвинул шляпу на лоб, подхватил в одну руку трость, а в другую — медицинский саквояж и отправился навестить нескольких своих пациентов. На Дауни-стрит толпился народ. Обилие магазинов привлекало людей, еще не успевших приобрести подарки для друзей и родных.
Яркие вывески невольно привлекали взгляд.
— Доктор Найтингейл! — полный круглолицый мужчина по ту сторону стеклянной витрины помахал мне рукой. Слова доносились нечетко, из-за преграды, — Доктор, заходите, не стесняйтесь! Я пригляделся и узнал Шона О'Брайена. Старый ирландец лечился у меня от болезни желудка, причина которой, что не секрет, крылась в любви О'Брайена к жирной вредной пище. Шон держал галантерею, где при желании можно было найти все, что душе угодно. Маленький рай для женщин. Шляпки, зонтики, фурнитура, перья, перчатки, шпильки, недорогая, но элегантная бижутерия, сумочки, кошельки и косметика. Все это великолепие никак не вязалось с одутловатым, лысым О'Брайеном, но дело свое он знал и любил.
— Выбирайте, доктор, для Вас скидка. Двадцать процентов, — он поймал мой взгляд и утробно хохотнул, — Тридцать процентов.
Любая девушка душу продаст за эти безделицы. Подарки для Ханны и Маргарет, моей младшей сестры, я приготовил, как водится, заранее. Шон нахваливал ассортимент, и мне подумалось, что есть еще пара прекрасных дам, для которых мне не жалко никаких денег. Продавец помог мне красиво упаковать мои покупки, и мы разошлись, довольные друг другом. До вечера оставалось достаточно времени, я побродил по городу, посмотрел на огромную елку на площади, послушал замерзшего, но улыбающегося скрипача в парке. Одним словом, сделал все, чтобы оттянуть возвращение домой. И тому имелась причина, весьма, на мой взгляд, весомая. Неугомонная Ханна уговорила мужа провести вечер в театре на премьере нового спектакля «Веселая вдова».
Генри отличался многими достоинствами и имел массу разнообразных увлечений, но так сложилось, что искусство театра в этот перечень не входило. То ли мужская солидарность, то ли привычка потакать прихотям любимой сестренки, а может, и все вместе, заставили меня принять приглашение, несмотря на то, что, к слову, и сам я не являлся поклонником Мельпомены. Однако сказанного не воротишь, а, давши слово, я не привык его нарушать. Вечер наступал с пугающей быстротой. Из окна своего кабинета я наблюдал за тем, как сумерки опускаются на узкие улочки и круглые площади белесым туманом, который, я живо себе представлял, пах дымом, затхлым воздухом с Темзы и чем-то еще, что неуловимо напоминает о скором Рождестве.
