«Джон! Джон!» — закричал я, на секунду опоздав пробудить его от грез. Врезавшись прямо в припаркованный автомобиль, он катапультировался из велосипеда и перелетел через машину. Однако, продемонстрировав виртуозную, кошачью координацию движений, Джон сумел приземлиться посреди дороги точно на ноги.
Когда я подъехал и спросил, не ушибся ли он, его волновал только велосипед; рука его была в крови, но искореженное переднее колесо и тот факт, что велосипед теперь неисправен, доставляли ему гораздо больше мучений. Мы решили оттащить «велик» к нему, и я помог промыть рану и перевязать ему руку. Потом мы выпрямляли покореженное колесо, пока оно не вернулось к первоначальному виду. После этого мы помчались в школу.
Мы опоздали на первый урок на полчаса и нас отправили прямо в кабинет директора. В тот торжественный и важный момент и состоялась наша первая встреча с заменившим вскоре Эрни Тэйлора его преемником — Вильямом Эдвардом Побджоем.
По внешним данным новый директор, хотя и был столь же далек от преподавания, как и м-р Тэйлор, был гораздо менее впечатляющей фигурой. Уже известный всем школьникам под кличкой «Пучеглаз» (кличка обыгрывает фамилию: «Pobjoy» превращена в «Popeye» — «Пучеглаз» — прим. пер.), он был худощав, с бегающими глазками и манерами педанта, ему было всего 35 — намного меньше возраста большинства учителей. Тем не менее, этот мрачный нелюдим при первой встрече достаточно впечатлил нас своими авторитетом и властностью. Лишь огромная способность Джона убеждать, вместе с обследованием перезабинтованной руки смогли убедить м-ра Побджоя, что Джон действительно пострадал в велосипедной аварии.
«Ну ладно, — наконец грубо бросил он. — А что же за уважительная причина у ТЕБЯ, Шоттон?»
«Велосипед Джона был разбит, сэр, — довольно запальчиво ответил я, — и мне пришлось помочь оттащить его домой.»
«Не смей говорить со мной в таком тоне, — сказал м-р Побджой. — На первый раз вам это сойдет с рук, но если с вами еще что-то приключится, можете не сомневаться, я не буду таким снисходительным.»
Конечно же, нам с Джоном в школе не приходилось долго искать приключений. Через две недели мы опять оказались в кабинете м-ра Побджоя, и опять из-за опоздания в класс. Обычно это преступление наказывалось черной отметкой на работу в школьном саду. (Мы задержались после обеда в «конфетнице», местном кондитерском магазине, объедаясь конфетами «Palm Toffee» (дешевые конфеты типа ирисок — прим. пер.), нашим любимым блюдом, и источником жизненных сил всех школьников Куари Бэнк. Оно было таким «жевательным», что, казалось, челюсти неосмотрительного потребителя замыкаются на замок.
«Ну и что же случилось на сей раз?» — сардонически ухмыльнулся м-р Побджой.
«Мы зашли в «конфетницу» перед уроком, сэр, — ответил Джон, как всегда, проявивший красноречие первым, — и не знали, что уже опаздываем…»
Директор повернулся к нам спиной и решал нашу судьбу, а Джон воспользовался этим и передразнил кислую мину Пучеглаза. Я, как всегда, не смог удержаться и захихикал.
М-р Побджой мгновенно повернулся к нам. «А ну, тихо, вы двое!» — шикнул он. Сидя за своим столом, он зловеще постукивал по пачке бумаг деревянной линейкой и наконец вынес приговор едва слышной фразой: «Идите домой».
Мы не поверили своим ушам: «Идите домой?! — повторили мы, словно эхо. — Что это значит, сэр?»
«Я сказал: «Идите домой». Уж, конечно, вы знаете английский настолько, чтобы понять, что это значит. Ведь мы с вами не тратим здесь времени попусту, не так ли? А?» — и м-р Побджой взметнул брови дугой, придавая выразительности своему ироническому вопросу.
«Конечно нет, сэр, — не подумав сказали мы. — Мы знаем, что означает «идите домой», сэр, но…»
«Вот и идите домой!» — отрезал он. — Вы оба мне надоели. И пока я не пошлю за вами, чтоб и ноги вашей в школе не было.»
Мы с Джоном онемели. Это было временное исключение из школы — неслыханная в Куари Бэнк мера наказания. Словно мы совершили фундаментальное преступление, были разоблачены и соответственно наказаны.
Я поплелся за Джоном на игровую площадку и мы вместе побрели через поле к укрытию для велосипедов.
