Ни один сколько-нибудь опытный придворный не уедет из города в провинцию ни на день. Там он не может контролировать возникновение и распространение слухов, и вернувшись, рискует поспеть как раз к оглашению эдикта о собственной казни. Иллари никогда не усердствовал особо в посещении императорского дворца, но города не покидал. Пару раз это безвыездное пребывание в городских стенах спасло ему жизнь, позволив вовремя обнаружить интригу, но теперь грозило обернуться большой бедой.
Путешественником Иллари был попросту аховым. Особенно если учесть, что большую часть пути ему предстоит проделать пешком. Конь донес бы его до Вейдо куда быстрее, чем его непривычные к долгим переходам ноги, да вот беда: слишком приметен его конь, как и все скакуны с его конюшен. Затеряться в толпе, сидя верхом на таком животном, немыслимо. Слухи о нем наведут на него преследователей так же верно, как если бы он навесил себе на грудь табличку с именем. А в том, что преследовать его будут, Иллари ни на мгновенье не сомневался. Уж слишком хорошо он знал его вислоносое величество. Нет, ехать верхом нельзя. Нельзя также продать коня или подарить: коня быстро найдут и поймут, какой дорогой он пошел. Нет, коня можно только отпустить. Самое большее, на расстоянии суток езды от дома, чтобы конь мог вернуться. Иллари понимал это, но медлил, сколько мог, оттягивая окончательное прощание. Он подрезал стремена и потер ножом кое-где ремни. Вряд ли кто поверит, что он упал с коня и разбился, но вдруг найдется такой идиот? Но больше медлить было нельзя.
– Домой, – приказал Иллари коню, чувствуя, что у него срывается голос.
Конь потоптался возле него, шумно фыркнул и задышал ему в ухо.
– Домой! – сдавленно повторил Иллари. Конь повернулся и пустился вскачь по собственным следам. Иллари взвалил дорожную сумку на плечи и отправился в путь. Идти с непривычки оказалось тяжелее, чем он думал. День выдался солнечный, безветренный, и к полудню Иллари окончательно промок от пота. Наконец он догадался снять плащ, но легче от этого не стало: просто удивительно, насколько мешает идти вещь, взятая в руки. К тому же ремни были подтянуты неправильно, и дорожная сумка изрядно отколотила своего владельца. О ногах и говорить не приходится: до сих пор Иллари передвигался пешком только в помещении. Он изо всех сил старался посмеяться над собой, сознавая, как нелепо он выглядит, и начинал жалеть, что отпустил коня: его дурацкий вид делает его не менее приметным, только на другой лад. И что обидно – без всякой пользы. От коня хоть бы польза была. Потом Иллари мысленно ругнул себя за малодушие. Говорят же: нужда научит. Если не поймают в самом начале путешествия, к концу его он будет странником хоть куда. Он старался не думать, как бы ему пригодился сейчас умелый и опытный джет. На сей раз старания не думать о джете увенчались успехом: когда у тебя в кровь стерты ноги, трудно думать о чем-либо другом.
Денька три Иллари приноравливался к дороге. Он уже усвоил, что шагать в сапогах тяжело, а если снять их с забинтованных ног, получится почти замечательно. Босиком идти он покуда не рискнул. Ремни дорожной сумки обрели должную длину, а плащ в солнечные дни присоединялся к сумке в скатанном виде. Некоторые проблемы возникали с питанием: готовить еду в свою бытность оруженосцем Иллари научился неплохо, а вот отличить съедобное от несъедобного удавалось с трудом. Пережив попытку поесть печеных грибов, Иллари впредь твердо решил питаться только тем, что бегает на четырех ногах: уж охотиться-то он умел. Назавтра выяснилось, что охотиться он тоже умел, как придворный: с собаками и загонщиками. Выследить зверя оказалось значительно сложнее, чем он предполагал. Лишь верность дружбе гнала его вперед, на помощь тому, кто отчаянно в нем нуждался, сквозь голод и жару, с натертыми ногами, неумелого и неопытного. Ничего не скажешь, джет бы ему сейчас ой как пригодился.
Иллари почти уже не сердился на джета, лишь налет горечи напоминал о недавнем гневе. Собственно, глупо сердиться на человека лишь за то, что ты был о нем незаслуженно хорошего мнения. А ведь дело именно в этом, и ни в чем другом. Иллари едва ли успел дружески привязаться к юному вассалу, но безусловно восхищался им. Джет для Иллари был живым олицетворением идеала. Таким и должен быть образцовый молодой человек и дворянин. Иллари не раз досадовал на упорное стремление джета окутать себя тайной. Не то он бы давно уже подал прошение на высочайшее имя о присвоении личного дворянства своему оруженосцу. Подобные случаи происходили сплошь да рядом, и прошение, скорей всего, подмахнули бы, не глядя. Теперь, конечно, об этом нечего и думать. Теперь он – изгнанник, человек вне закона. Да и не стоит джет подобной чести. Любого другого Иллари простил бы сразу: несмотря на свой бешеный нрав, он был невероятно отходчив. Но простить джета! Но простить свой идеал! Простить можно человека, а идеал должен вести себя соответственным образом. Иллари уже почти смирился, почти низвел джета до положения обычного человека, но каждый раз при мысли о прощении на душе саднило, и рот заполняло сухая горечь.
