Выходит Джемо из воды — волосы черными змеями по спине вьются.
— Ну, как? Веришь теперь, что на груди у матери меня никто не сыщет? То-то!
Стали одеваться. Опять смех, возня. Вдруг слышу — вроде козел заблеял. Поднял голову — и впрямь, стоит на скале дикий козел и блеет. Увидала его Джемо.
— Козлик мой милый!
И к нему припустила, а козел к ней так и прянул.
Сошлись они, козел ей передние копыта на плечи положил, лицо лижет. Джемо его за шею обняла, в глаза целует. А козел все блеет, вроде жалуется на что-то.
Захотелось мне на них поближе поглядеть. Заслышал козел мои шаги, повернул голову, вздрогнул и по скалам запрыгал. Подхожу я к Джемо, обнял ее за плечи, кличу козла:
— Иди же сюда! Иди, не бойся! Муж я ей, не чужой какой!
И Джемо со мной взялась кликать:
— Иди, мой козлик! Иди сюда, дорогой!
Так и не спустился к нам козел. Долго еще блеял, до того жалостно, что хоть плачь. Потом в горы ускакал. Джемо ему вслед смотрела, пока не скрылся. Вздохнула.
— Ревнует, бедняжка, — говорит.
Засмеялся я, обнял ее.
— С соперниками шутки плохи. Не иначе, как быть мне у него на рогах!
Прижалась ко мне Джемо. Стали мы потихоньку вниз спускаться, а она все назад поглядывает: не видать ли козла?
* * *
Меж тем от командира все не было вестей. Уж совсем я было затужил, как вдруг является на мельницу жандарм. Говорит, намаялся, все деревню нашу разыскивал, еле отыскал. В низине у крестьян спросил. «Вон! — говорят. — На горе Зозана прилепилась эта деревушка». Жандарм — в гору скакать. С непривычки и коня загнал, и сам весь в поту. Джано его усадил.
— Передохни малость! Умаялся в дороге. А ты, Мемо, коня выводи, пот с него оботри, не слег бы конь.
Жандарм пот со лба утер, воды попросил.
— Обожди, — говорит Джано, — остынь сам-то. Куда еще торопиться! Будет тебе и айран и вода.
Вижу, не терпится ему узнать, какое лихо к нам жандарма привело, да спросить боязно, добрыми вестями не избалован. Вот и заговаривает зубы жандарму: уж лучше оттянуть удар, чем сразу топором по голове. Под конец и сам не выдержал.
— Ну, что скажешь, сынок? За какие грехи тебя к нам погнали?
— За грехи аллах воздает. А я вот Мемо-эфенди от начальника отдела письмо привез.
— Эх, от властей не жди добрых вестей!
Протягивает он мне письмо, а у меня руки трясутся. Джемо айран гостю вынесла. Джано — ей:
— Джемо, поди выводи коня, а мы тут письмо почитаем.
Разорвал я конверт, достаю из него бумажку с печатными буквами и другую бумажку, от руки писанную. Как увидал я почерк командира, подскочил от радости, стал письмо целовать.
— От командира письмо, бабо! Ай, арслан-командир! Ай, курбан-командир!
Цыкнул на меня Джано:
— Да ты читай! Что ты все бумагу лижешь да нюхаешь!
— Как не лизать! От самого командира письмо! Ты слушай, что пишет на конверте: «…мастеру по литью колокольчиков Мемо-эфенди». Видал? Я — эфенди!
Развертываю я бумажку с печатными буквами, читаю: «При получении сего письма сразу отправляйся в город и явись ко мне». И подпись начальника отдела. Явимся! Отчего не явиться?
Развертываю бумажку, писанную от руки, от командира письмо читаю: «Я не получил ответа на свое первое письмо. Думаю, что оно до тебя не дошло. На этот раз посылаю письмо через военный отдел… Относительно выбора нового места для поселения не беспокойтесь. В отделе по распределению государственной земли вам подыщут что-нибудь подходящее. Губернатору отосланы на подпись документы о вашем переселении. Я подробно описал состояние ваших дел Фахри-бею, начальнику военного отдела. Он вам непременно поможет. Если встретите трудности, вновь напишите мне. Я приму меры. Целую всех вас. Да поможет вам аллах!»
Прочел я — чуть в пляс не пустился.
Принялись мы жандарма угощать на радостях. Накормили до отвала и в суму его всякой снеди напихали. Джано ему две меджидие подарил.
Дал мне жандарм конверт подписать, в суму его к себе убрал.
— Мне пора, — говорит. — Путь неблизкий.
Проводили мы его до большой дороги.
Вернулись на мельницу, я и говорю Джано:
— Пойти, что ль, в деревню, рассказать народу про нашу радость?
— А что ж не пойти!
Однако Джемо заартачилась.
