— Ты не думаешь, что кофточка слишком велика для него? — наконец не выдержала Лиззи.
— Это подарок тети Бет, — просто пояснила она Лиззи.
— Но понравится ли тете Бет, когда она увидит свою кофточку с закатанными рукавами и воротником, некрасиво сползшим на плечи бедного малютки?
— Тетя Бет вырастила на нищенское жалованье клерка десять ребятишек. Я уверена, что ей будет приятно увидеть, как мы оценили ее заботливость и подарок.
— Я уверена, что тетя Бет согласилась бы подождать месяца три, пока маленький Джон подрастет, и эта красивая кофточка будет великолепно сидеть на нем.
— Лиззи, — рассердилась Мери, — ты очень занята?
Лиззи отложила книгу, подошла к сестре и обняла ее за плечи.
— Мери, милая славная Мери, прости меня. Я, во-первых, ничего не понимаю в детях и их одежде. А во-вторых, все знают, что я просто ужасное чудовище.
— Ты совсем не чудовище, дорогая Лиззи, но, мне кажется, ты грустишь весь этот день.
Мери продолжала сражаться с непослушной кофточкой, но наконец, подняв своего сыночка, заставила Лиззи полюбоваться им.
— Вот так, дорогой мой, ты же любишь тетю Лиззи. Она очень обрадуется, увидев тебя таким нарядным. Ничто не сможет так согреть твое сердце, Лиззи, как этот малыш. Я часто устаю от всяких забот и невзгод, но стоит мне взять Джона на руки и прижать к себе, клянусь… лучше этого чувства в мире нет.
Лиззи взяла ребенка из рук сестры и зарылась лицом в теплую шейку, жадно вдыхая запах молока и детского мыла.
Мери сидела на софе, сложив руки на широких коленях.
— Почему ты так печальна, дорогая Лиззи?
— Печальна? — Лиззи чуть коснулась лицом белокурой головки ребенка. — Я не печальна, Мери.
— Нет, ты печальна, — настаивала сестра. — Мне кажется, ты чем-то очень опечалена. Сначала я думала, что это из-за того, что доктор забрал твое ожерелье, потом, что виной твоей печали была ссора с Тоби. Он говорил с тобой о деньгах? Ты думаешь, его отец опять пересылает ему свои долговые чеки для оплаты?
— Куда он уехал, Мери? Я слышала, как он очень рано покинул дом.
— Тебя не должно расстраивать то, что он иногда говорит. Он уехал в Глостер вместе с каторжником.
— Он с ним покинул Лондон? — удивлению Лиззи не было предела.
— Ты знаешь, что он все любит делать быстро, не задумываясь.
— Он давно уехал?
— Всего два дня назад.
— Два дня!
— Лиззи, ты так говоришь, будто это вечность!
— Вполне возможно, что это так и есть, — мрачно промолвила Лиззи.
— Что ты хочешь сказать?
— Он твой муж, Мери.
— И что же из этого?
— Если бы он был отцом моего ребенка, я не позволила бы ему так безрассудно разъезжать с убийцей. Бедняжка маленький Джон, если что-то случится…
— Лиззи, ничего не случится. Он пишет роман, который хочет продать. Мы не должны сердиться на него, Лиззи. Ты плачешь?
— Я плачу, думая о маленьком Джоне, — промолвила Лиззи. — Я плачу о том, кто так неосторожно рискует своим счастьем.
Мери какое-то время молчала; Лиззи видела, что эта добрая душа думает.
— Ты не думаешь о нашем собственном папе, Лиззи?
Нет, Лиззи не думала об их отце. Ее отец никогда не любил ее. Он любил только одну Мери.
— Нет, — сказала она, пройдясь мимо окна с Джоном на руках. Малыш почмокивал у нее на плече.
— Нет, я думаю о Тоби. — Лиззи была вне себя от гнева. Она стояла перед окном, любуясь прекрасным весенним днем и мальчишками из конюшни, играющими на мостовой в крикет.
— Потеря отца для каждого ужасное горе, — назидательно сказала Мери. — Так же, как и потеря мужа.
Лиззи повернулась и посмотрела в маленькие глаза сестры, настроенной столь сентиментально.
— Мне грустно, Мери, признаюсь тебе в этом. Я действительно хочу усыновить ребенка. Я думаю, что для меня это правильное решение. И я убеждена, что в Лондоне сделать это будет очень трудно, в таком случае, почему бы мне не уехать отсюда? Я могу продать свое ожерелье, Мери.
— Разве в романе, который ты читаешь, написано нечто подобное и это заставляет тебя говорить такие вещи? Помнишь, мама запретила тебе читать, потому что ты набираешься из книг всяческих фантазий? И ведь у тебя в свое время будет свой собственный муж.
— Ты считаешь, что способна угадать мое будущее, Мэри?
