- Прогуливаться по Луне? - Утверждение было забавное, что-то сродни летающим лошадям и сапогам-скороходам, о которых Вагнер привык слушать в раннем детстве, весело смеясь и хлопая в ладоши. Однако он давно не был ребенком, а Фаусту пошел четвертый десяток, он был слишком стар и - на посторонний взгляд - слишком степенен для подобных диковинных врак. Вагнера все это сбивало с толку. Может быть, Фауст говорил метафорически? Возможно, это своего рода аллегория?
Его учитель возвратился к прибору. Спустя несколько минут он вперился в него, глядя поверх скатов крыш на луну, затем выпрямился и со вздохом промолвил:
- Я хочу видеть планеты! Что, ночь никогда не наступит?
- Уже скоро, магистр. Солнце садится.
Повернувшись спиной к окну и городу, небу и луне, Фауст раздраженно вскричал:
- Да нет же, это линия горизонта поднимается!
Наступил именно тот миг, когда все мелкие детали и события нескольких прошедших недель сошлись вместе таким образом, что Вагнер уже не смог отогнать от себя эту мысль: весь Виттенберг скоро узнает, что знаменитый ученый Иоганн Вильгельм Фауст сошел с ума.
Как аисты возвращаются в Нидерланды - или как чумные крысы сходят на берег в морских портах, - в Виттенберг снова прибыли студенты. Эти молодые скитальцы кишели повсюду, вызывая озлобление и в то же время благоденствие городских жителей; они бахвалились, расхаживали повсеместно с важным видом и устраивали пародийные дуэли; шустрые, неутомимые, безмерно любопытные, они совали носы куда ни попадя, как тысячи щенков в человеческом обличье.
Фауста, стремительно шагавшего по дороге к замку, они почтительно пропустили. Магистр шел такими огромными шагами, что чуть ли не летел. Двое одетых в черное и белое доминиканских монахов вышли из шлосскирхе [8] и проводили его презрительными взглядами.
Улыбка и кивок, - предложил Мефистофель. - Поддразни их.
Это было сказано столь простодушно и беспечно, что Фауст уступил и весело подмигнул им. В ответ он услышал, удаляясь, злобное шипение и сдержанное тяжелое дыхание.
Вагнер поспешал за Фаустом, выглядя как гигантская черепаха - за его спиной была огромная корзина, которую он нес к шорнику, чтобы тот приделал кожаные ремни для веревок, которыми она будет крепиться к летательному аппарату.
- Как только это будет сделано, - бросил Фауст через плечо, - принесешь в баню мой телескоп.
- Да, магистр, - угрюмо пробормотал Вагнер.
Скажи ему, пусть не транжирит время на дочь шорника, - заметил Мефистофель. - У нее титьки размером с вестфальский окорок. Она девка жаркая, и если заметит его интерес, ты не увидишь Вагнера до утра.
- С девушками не болтай! - приказал Фауст. - Знаю я тебя!
- Магистр!
- Мне следует показать это изобретение леукополитанцам. Это очень важно! Более того - это срочно! Так что если не принесешь туда телескоп и не установишь через час, то - обещаю! - я на тебе места живого не оставлю!
Sodalitas Leucopolitan («белый город», как неудачно прозвал его проживающий здесь поэт Рихард Сбрулиус, имея в виду цвет песков Эльбы, а вовсе не цвет городских строений, которые все были решительно совсем не белыми) было из всех научных обществ Германии наименее германским. Оно не собирало взносы, не проводило собраний и не устраивало диспутов. Общество заседало в тавернах или на дому у своих разношерстных членов, когда им взбредало в голову обсудить какие-нибудь философские вопросы. И раз в месяц они более формально встречались в бане, чтобы побеседовать и поспорить, и потому Сбрулиус прозвал их Рыцарями Бани.
О, какое пиршество для любопытного взора! - воскликнул Мефистофель. - Можно увидеть все прекраснейшие умы Саксонии, преисполненные мудрости, а также их задницы и яйца, покачивающиеся на легком ветерке.
- Помалкивай, - приказал ему Фауст. - Сейчас твои циничные замечания неуместны. Те, над кем ты подшучиваешь, - философы, поэты и люди, влюбленные в истину. Здесь ты не отыщешь недостойного человека, равно как и мнения, которое я не оценил бы высоко.
В самом деле? Может быть, показать тебе, как пройдет сегодняшнее собрание?
