* * *
«Линкольн» въехал в особняк на Масловке. В здоровенной пустынной руине уже который год никто не жил, там велся усиленный, капитальный и на редкость основательный ремонт. Хозяин был прямо заинтересован в этой основательности, поскольку сам же сочинил закон по которому ничего не платил за дом пока тот ремонтируется. Городской мэрии по этому поводу оставалось только бессильно скрежетать зубами. Створки ворот захлопнулись за машиной так же бесшумно, как и распахнулись, но стрелки в амбразурах и патрульные на постах напряглись. Впрочем, особенно расслабляться им и не доводилось. По приказу Корсовского бесшумному отстрелу подвергались не только забредавшие на стройку бомжи, но и кошки с собаками.
В городе было несколько вице-премьерских резиденций, но в этой Вика еще не бывал ни разу. На первом этаже, где высоченные потолки навевали мысли о самолетных ангарах, валялись ведра с краской, горы песка и строительного мусора, высились какие-то стропила и козлы, было сумрачно и пустынно. Лишь одинокая лампочка на тонком проводе раскачивалась на ветру под самым потолком.
Они вошли в лифт, который, как ни странно, оказался новейшей конструкции и поразительно быстро и плавно доставил их на верхний этаж. Там Вика был искренне поражен атмосферой всеобщей нарядной музейности. Если бы он не прибыл сюда пять минут тому назад в черном лимузине и не ехал бы по городу Москве до того еще двадцать минут, а оказался бы тут во сне или перенесся сюда по мановению волшебной палочки, то подумал бы, что неожиданно оказался при версальском дворе середины семнадцатого века. Или в кино про Анжелику. Иначе откуда бы тут взялся роскошнейший наборный паркет, шандалы со свечами, лакеи в белых напудренных париках, древние китайские вазы, картины Брейгеля и Босха на стенах, а на особых покрытых стеклами столиках с гнутыми ножками – роскошные коллекции камей, перстней, миниатюр разных времен и народов.
– Бог ты мой, Игоряша – откуда сие роскошество? – пробормотал изумленный Вика.
– Ах, Бог ты мой, Вик, – в тон отвечал тот. – Имею же я право на частную жизнь.
– Да, но насколько мне известно, ты суперсовременный человек, аскет и ни хрена не понимаешь в искусстве.
– Ну, насчет аскета ты несколько того, – загадочно улыбнулся Корсовский, – насчет современности – одно другому не помеха, а насчет искусства – это самый лучший способ отмывки денег изо всех известных мне на сегодня. Во-первых, на аукционах, что Кристи, что Сотби, все покупки совершенно анонимны, во-вторых, что ни год возрастают в цене, в-третьих, деньги списываются абсолютно законно. Ну а раз уж я этим занялся, то поневоле надо во всем этом дерьме как-то разбираться и обставлять каким-то антуражем…
А затем последовало совершенно упоительное переодевание в кринолины и фижмы, и кофе с коньяком и Игоряшей в роли и наряде короля Людовика.
– Это – поразительно! – шептал изумленный Вика. – Я чувствую, что переношусь в галантный восемнадцатый век – век Шереметевых, Разумовских, Меньшиковых. Я чувствую себя на какой-то совершенно дивной петровской ассамблее.
– То был Третий Рим, – с усмешкой пробормотал Игорь. – Я же мечтаю создать четвертый.
– Ты шутишь?
– Отнюдь. Для этого требуется не так уж много. Несколько сотен миллирдов зелени, несколько урожайных лет. Парочка стихийных бедствий… Наша беда, Вика, состоит в том, что мы боимся будущего. Наши чиновники стараются урвать как можно больше, прежде чем их уволят, и поэтому разворовывают страну на корню. Они живут в нестабильной стране и сами раскачивают ее. Несколько лет стабильности – и они наворуются и успокоются. А стабильность стране могу дать только я, один лишь я. Я заселю Сибирь трудолюбивыми китайцами, я перенесу столицу в родной Муромов, разгрузив Москву от излишнего количества чиновников, я повелю строить прекрасные города, я пошлю армию уголовников на строительство дорог – и тогда эта злосчастная страна станет поистине четвертым Римом.
– Браво, браво! – аплодировал Вика. – Ваше величество – я покорнейшая из ваших подданных.
А затем их ждала брачная королевская постель – огромное лежбище с шелковым златотканым балдахином на резных столбиках. Правда, в разгар любовных игрищ раздался звонок мобильного телефона, и Корсовский, выслушав сообщение, бросил в телефон:
