На людных улицах с магазинами и спешащими пешеходами преследовать его для Лены, конечно же, особого труда не составляло – она просто останавливалась вместе с ним и делала вид, что рассматривает витрину. Но вскоре они вышли на длинный участок транспортной магистрали, по которой в центр въезжали потоки самых разнообразных машин. Магазинчиков здесь не было, и тротуары опустели. Она шла далеко позади него. Делала она это очень медленно и, молилась про себя, чтобы он не обернулся.
Теперь они были уже почти у реки. Опоры моста высоко нависали над ними, словно волшебные замки, и с противоположного берега она слышала рев въезжающих на мост автомобилей, приглушенный влажным воздухом. Старик на минутку остановился перед мостом, свернул направо и сошел по лестнице на дорожку вдоль набережной.
Вода стояла высоко, почти подступив к каменной облицовке берега. Когда они шли по узенькому тротуарчику под мостом, буксир протянул целую цепочку барж, а вниз по течению Лена слышала отдаленный вой сирены. Москва-река вдруг стала враждебной, цвета тусклого свинца с большой масляной полосой, плывущей в середине течения и белыми блестками сонных уток. Она держалась близко к стенам, следуя за этой медлительной, закутанной в шарф фигурой и вдруг почувствовала себя как никогда одинокой.
И вновь зазвонил телефон. И хоть она поставила звонок на самый тихий звук, но все равно боялась, как бы преследуемый не услышал его. Она моментально раскрыла трубку и отвернулась от старика.
– Ну?
– Где вы сейчас?
– На набережной. У моста.
– С какой стороны? Со стороны гостиницы?
– Да.
– Ничего не предпринимай, я еду к тебе.
Старик остановился и, вытащив что-то из кармана, стал это рассматривать. Затем он повернулся и пошел назад, прямо к ней. Лена остановилась, встала у парапета и зажгла сигарету, склонившись над серой водой, глядя, как буксир, тянущий баржи, скрывался за поворотом. На дороге над ней сквозь неоновые огни чернели кусты, и всполохи фар проезжавших автомобилей казались военными прожекторами, выискивающими вражеские самолеты в ночном небе. Неожиданно у нее заколотилась сердце. Она была в центре столицы России, не слишком поздно, и все вокруг было совсем обычным и привычным, так чего же она боится? Почему она чуть не окаменела, когда эти медлительные шаркающие шаги начали приближаться к ней? Она вдруг почувствовала себя совсем одной, когда темная рука оказалась рядом с ней на парапете. Лена работала в одной из самых крутых организаций в мире, ее обучали быть жесткой и несгибаемой. Тем не менее она вдруг почувствовала себя запуганным ребенком, стоило этому старику взглянуть на нее, и она ощутила окружающую его желто-горчичную ауру, как нечто вполне материальное.
– Ну-с, деточка моя, может быть, нам с вами немного потолковать, а? Почему вы меня преследуете?
Глухой, невнятно приглушенный голос отметал в сторону ее протесты, и, когда он заговорил, шарф соскользнул и она наконец увидела это лицо. На нем не было ни шрама, ни какого-то пятна, но оно напоминало ночной кошмар, крысиную морду, лишенную шерсти. Старая-старая крыса – ветеран канализационных труб, ухмылялась перед тем, как вцепиться в жертву когтями и зубами. Сквозь плоть и кости этого лица Лена ясно видела ненависть и накопившуюся озлобленность, превратившие его в нечто ужасное.
– Ну-ну, не отнекивайтесь, вы преследовали меня, – продолжал он. – Я видел вас на почтамте и пошел сюда, чтобы убедиться в этом. К тому же я в достаточной мере готов к беседе. Ваш наниматель вполне разумный человек, но, видимо, я не в полной мере его оценил. Вначале я думал, что он решил пойти на разумный компромисс и удовлетворить мои скромные материальные запросы. Отличная идея, мы можем перестать играть в прятки. Мне хотелось бы подержать вашего шефа в подвешенном состоянии еще некоторое время, но теперь это уже не имеет значения… Нет, уже не имеет.
Улыбка стала шире, как и более явной стала открывающаяся за ней злоба.
– Сколько же вам заплатили, хотел бы я знать? Сколько можно получить за то, чтобы оказать помощь такому великому человеку? Он обещал вам тысячу долларов? Пять? Десять? Глупости, деточка, вы можете потребовать в десятки, сотни раз больше. У вас же есть такие выдающиеся, несвойственные ему достоинства, как молодость, красота, волосы натуральной блондинки. Больше того, в вас сохранились понятия о чести, совести, порядочности, давно неведомые вашему господину. Ну что же я принимаю все это от него как первый взнос…
