— Я сейчас не могу, — покачала я головой. — Давай завтра, сегодня дела.
Мне очень — очень срочно надо домой, ибо я решила отдать заговоренный крестик любимому. Ему нужнее. Да и поздно уже.
— Отмени свои дела. Вопрос жизни и смерти.
— Почему?
— Ну а ты сама как думаешь? Чем дольше он без тела болтается, тем меньше шансов его вернуть. Надо это решить как можно быстрее, понимаешь?
Я посмотрела в его глаза и молча достала сотовый, чтобы предупредить Дэна о том, что вернусь поздно.
В больницу мы пошли пешком — она была совсем недалеко. По пути меня одолевали мрачные мысли. Что там Алекс говорил про шансы и время? Настойчиво вспоминался факт, что душа после расставания с телом остается на земле сорок дней. Вернее — три дня еще душа осознает себя человеком, которым была недавно, но к исходу этого срока все связи с телом очень сильно ослабевают. К девятому дню она начинает забывать всех, кого любила на земле, и не плачет больше душа по расставанию. Да, на древнееврейском смерть — это именно расставание. Навсегда. И это уже не исправить.
А к сороковому дню полностью освобожденная от всех земных страстей душа окончательно и навсегда покидает этот мир. И не плачет она больше по тем, кого любит, не жалеет о несделанном, не думает о недостроенной дачке, не мучается мыслью о том, как жена одна будет деток поднимать. Все, для нее тут уже все кончено.
Если то, о чем я подумала — верно, то времени у меня только до девятого дня, пока душу еще держат земные привязанности.
— … Магдалина? — ворвался в сознание голос Алекса.
— Что? — встрепенулась я.
— Ты меня совсем не слушаешь, — покачал он головой.
— Задумалась, — покаянно призналась я.
— Я спрашивал — сколько времени он медитировал?
— Минут семь, максимум десять.
Он нахмурился.
— Что— то не так? — просительно заглядывая ему в глаза, спросила я.
«Ну скажи, что все ок, что ты сейчас его вытащишь!» — молила я.
— Там видно будет, — уклончиво ответил он.
— Я должна знать, — покачала я головой.
— Послушай, ты мне надоела. Помолчи и не говори глупости, ладно?
Я замолчала, ошеломленная такой грубостью. Просто не нашлась, что ответить, как-то не была я еще в таких ситуациях.
Порыв ветра налетел внезапно, продул меня насквозь, бросил в лицо горсть опавших листьев.
А еще он принес ледяной и вкрадчивый шепот:
«Не тронь мое…»
К Женьке нас попытались не пустить. И время было неприемное, и вообще к нему пускали только родственников, коими мы не являлись.
«То, что ты невеста — у тебя на лбу не написано, много вас тут таких ходит!», — объяснила мне неприветливая усатая тетенька. Пришлось рассовать взятки.
Вскоре мы уже стояли около тела Женьки. В крошечной палате еле помещалась кровать, на которой он лежал, опутанный проводками капельниц.
Это было именно тело. Пустая оболочка. Холодная, неподвижная. Неживая. Черты лица заострились, иссушились, словно кто-то отжал из кожи влагу и лишил красок. Казалось: тронь — и на пальцах останется след серого пепла.
— Женечка…, — оторопело прошептала я.
— Черт! — Алекс рывком снял куртку, сел прямо на пол около кровати и велел мне: — Магдалина, прикройся ветошью и …
— Не отсвечивай, поняла.
— …и никого не пускай. Ни под каким предлогом. Ясно?
Я посмотрела на Женьку, ощутила кожей что-то темное, притаившееся рядом, и внезапно содрала со своей шеи крестик.
— На время даю, это оберег, — вздохнула я, одевая его на Тау.
Сама-то как-нибудь отмашусь, я же ведьма, а вот у него таких талантов нет, еще отвечай потом за него.
Тот молча кивнул, уселся прямо на пол перед Женькиной кроватью, взял его руку в свою — и замер.
Минуты текли, а я сидела как мышка и пристально вглядывалась в лицо Алекса, пытаясь понять, как там протекает процесс. Я видела, как расслабленно разгладились его черты, видела, как безмятежность надежно укрыла от меня все, что происходит там, куда он ушел.
Ни разу он не пошевелился, сидел в позе лотоса с идеально прямой спиной, бесстрастный и отсутствующий.
Я мучалась от неизвестности и нетерпения. За окном сумерки плавно сменились чернильной тьмой, зажглись фонари, а Алекса все не было. Пару раз пытались зайти медсестрички, я молча высовывала им руку с купюрой и ободряюще улыбалась.
