Не зажигая света, я отчего-то воровато проскользнула в собственную кухню, набрала стакан воды и полезла за солью. Пока ни с кем не заговорила — надо успеть прочесть заговор от дурного сна. А сегодняшний мне очень не нравился.
Очень.
— Магдалина, — раздался тихий голос за спиной, я вздрогнула от непонятного ужаса, стакан выпал из рук.
Вспыхнул свет, я резко обернулась и наткнулась на изучающий взгляд Дэна.
— Тьфу, напугал! — не сдержалась я. — Чего подкрадываешься?
— Извини, я не хотел, — он устало потер ладонью глаза. — Услышал, что ты ходишь по дому и решил присоединиться. Ты чай попить решила?
Я посмотрела на валяющийся на полу стакан и кивнула:
— Ну да. Чай.
— Садись, я сейчас все сделаю, — велел он.
Он ходил по кухне, вытирал пол, споласкивал чашечки, заваривал жасминовый чай, а я смотрела на него и размышляла о том, что ему неимоверно идут джинсы. Одни джинсы, и ничего более.
И что мне ужасно хочется протянуть руку и коснуться загорелой упругой кожи. И что я имею право на это.
Потому что мое…
А еще я думала о том, сколько времени он будет со мной с того момента, когда поймет, что я шизофреничка?
Две чашечки опустились на стол, Дэн сел напротив, подпер подбородок рукой и задумчиво уставился на меня.
— У меня на лбу что—то написано? — обеспокоилась я.
— Магдалина, может быть, объяснишь, что вчера я сделал не так?
— Ты о чем? — ровно спросила я.
Это то, о чем я не помню?
— А вот что б я знал, — хмыкнул он.
— Давай по порядку, — вздохнула я.
У нас в семье что хорошо — так это то, что мы говорим. Ни он, ни я не станем таить обиды в душе. Мы с ним сядем и поговорим, потому что мы уже ученые, и знаем, что порой и у нас бывает недопонимание, которое лечится банальными расширенными объяснениями.
— По порядку? Хорошо, радость моя. Ты весь вечер от меня шарахалась, ушла в гостевую комнату, смотрела по телевизору футбол и отказывалась выходить.
— Прямо отказывалась? — задумчиво спросила я.
— Ты можешь по-другому истолковать фразу: «Ты меня в покое можешь оставить или нет?».
— Мда, — неопределенно пробормотала я.
— Я думал, что тебе поработать надо и не лез. Но, черт побери, радость моя, ты и спать осталась в гостевой комнате! Так что рассказывай — что случилось?
Я посмотрела в его уставшее лицо и нахмурилась:
— Ты что… не спал всю ночь?
— Заснешь тут, — мрачно буркнул он.
— Что, так переживал? — загордилась я.
— Радость моя, ты храпела так, что дом трясся!
— Это ты пошутил так? — недоуменно нахмурилась я.
— Да нет. Итак, я тебя слушаю.
Что тебе рассказать, любимый ты мой? Что ты видел не меня? Что не я шарахалась от тебя весь вечер, ибо последнее, что я помню — то, как я иду по кладбищенской тропинке к могиле любимого парня. И было это пополудни. А потом я проснулась, и в незашторенное окно проливала свое серебро луна…
— Мне обряд надо провести, и перед ним необходимо уединение и воздержание, — врать Дэну оказалось неожиданно легко.
— Так бы сразу и сказала, — облегченно выдохнул он. — Я знал, что есть какое-то разумное объяснение твоему вчерашнему поведению.
— Послушай, Дэн, — я нерешительно крутила чашку в руках и боялась взглянуть ему в глаза. — Сейчас у меня идет серия обрядов для одной клиентки, обряды сложные. Если я еще раз себя так поведу — ты не удивляйся и не лезь ко мне. Лучше всего — уезжай к себе в коттедж, не надо тебе на меня такую смотреть.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Магдалина, я не уеду. И отчего мне кажется, что ты опять куда-то влипла?
— Именно, — спокойно кивнула я. — Тебе кажется.
— Смотри.
— Я большая девочка, — усмехнулась я.
На самом деле мне хотелось забраться к нему на коленки, зареветь и все-все рассказать. Только вот нечестно это — взваливать на любимого свои проблемы. Сейчас он не знает ничего и потому спокоен. А если я расскажу — будет мучаться и тревогой за меня, и виной, что он ничего не может сделать. Нельзя так подставлять любимых. Нельзя.
И потому я одна пройду этот путь. Одна решу все.
Или не решу, но это уж как Господь даст.
Все в руке Его.
— Пошли спать? — глаза его смотрели на меня с непонятной надеждой, хотя видно было — понимал, что я сейчас скажу…
