— Можно к вам? — улыбнулась я с порога.
— Заходи, коль не шутишь, да к столу садись, угощайся, — бодро отозвалась она. — Что—то давно тебя не видать.
— Ну так у меня же семья!
Устроившись на облезлой крашеной табуретке, я цапнула с блюда пирожок, надкусила и застонала от счастья. Мне так никогда не научиться готовить.
— Семья? — хмыкнула Вера, ставя передо мной кружку с молоком.
— Кот, муж, — перечислила я и потянулась за следующим пирожком.
— Муж? — брови ее поднялись еще выше, да так демонстративно, что мне аж грустно стало. — И когда это вы повенчаться успели?
— Замуж выйти — не напасть, как бы замужем не пропасть, — наставительно ответила я. — У нас сейчас идет эксперимент. Уживемся — повенчаемся. Не получится — выставляю чемодан за порог — и аста ла виста, бэби.
— Не по-божески, — поджала она губы. — Пора уж тебе замуж, засиделась ты у нас в девках.
— Вера, погоди немного, и погуляете вы у меня на свадьбе, вот честное слово.
Кряхтя, старая ведьма уселась на табуретку около стола, оттерла пот со лба платком и осторожно поинтересовалась:
— А сам-то чего говорит, согласен грех покрыть?
— Какой грех? — не поняла я.
— Ну так попортил поди девицу, а жениться ни в какую. Так ведь, Марья?
Я в немом изумлении уставилась на Веру — она что, прикалывается? Какая девица, мне уж почти тридцатник!
Однако ее глаза смотрели сочувственно, без доли иронии. Я прокашлялась и ответила:
— Вер, ты не понимаешь наших отношений. Я не заглядываю ему в глазки — ах, когда же он мне сделает предложение? Я не боюсь, что он меня бросит. Между нами все давно решено и нет никаких недомолвок. Мы родные, понимаешь? И мы никогда не расстанемся.
— Я посмотрю, как ты вскоре запоешь, — снисходительно ответила она.
«Да отстань ты от нее, что она понимает, дура-баба?», — сказал внутренний голос.
И правда.
Слепому не объяснишь про свет, глухому не объяснить про звук.
Как объяснить ей то, что мы с ним вросли друг в друга? Что нам расстояние не мешает чувствовать стук сердца и улыбки другого?
— Я к тебе по делу, — подняла я глаза на нее, ставя точку в бесполезном разговоре.
— Говори, — кивнула она.
— Вер, вот скажи — как можно человеку поставить охранку без его ведома?
Она помолчала, раздумчиво глядя на меня, не торопясь съела пирожок и вопросила:
— Своему охламону, что ли?
— Дэну, — с нажимом поправила я.
— А чего он сам-то, против?
— Против, — печально кивнула я.
— Вот остолоп, это же сколько б денег сэкономил, — покачала она головой. — Ты же за свои охранки деньжищи несусветные дерешь!
— Так они и действуют год!
— Ну-ну, разобиделась сразу! Мне-то что? Я чужие деньги считать не буду, я — не Лорка-Святоша.
— Что, опять эта змеюка под меня копает? — насторожилась я.
Святоша меня страсть как не любит, факт общеизвестный. И не упускает возможности с божьей помощью напакостить.
— Жалуется, что ты деньжищи заколачиваешь, а на церковь десятину не сдаешь!
— Чего? — возмутилась я. — А Святоше об этом откуда известно? Она что, меня со свечкой около церковного ящика караулит?
— Пьяной она тебя тут как-то видела. И курящей!
— Вот ведь врет, вехотка старая!
— Да я ей тоже сильно не поверила. Но в одном она права — в грехе ты с мужиком-то живешь.
— Слушай, я тебе говорю — это наше дело.
— Смотри, обрюхатит и бросит.
— ВЕРА!!!
— А ты на меня голос не повышай, — спокойно сказала ведьма. — Мое дело предупредить, а дальше сама думай, взрослая уже.
— Вер, у меня и так настроение паскудное, ты еще подливаешь.
На колени ко мне забралась трехцветная кошка-пеструшка, свернулась калачиком и заурчала от счастья под моей ладошкой.
— Успокоя дать? Недавно варила, у соседки совсем нервы никудышные стали.
— Лучше совет дай, — вздохнула я. — Как же мне Дэна в охранки-то закутать, а?
— Совет, говоришь, — Вера задумалась, рассеянно сжевала пирожок и наконец молвила: — А если ему заговоренную на охрану вещь подарить?
— Вер, ему кошка сегодня снилась, какая к черту вещь, — устало призналась я.
— Ого, так с этого и надо было начинать! — теперь она смотрела сочувственно, с традиционной русской жалостливостью во взоре. — Ну, коль так, то у твоего милого два пути. Или сделать охранку, или…
