Дзен-пушка - страница 63
— Это произошло стремительно, дядя. В мгновение ока. Но, кажется, я уловил их ментальность. Они в смятении. Они не понимают нашего мира, но пытаются. Поэтому и поступают так. Они не понимают, что наносят ущерб живым существам.
— У них нет представления о дискретных объектах, — согласился Икэмацу. — Это очевидно из их собственного облика. — Фактически, подумал он, такие действия были бы вовсе невозможны в нормальном пространстве. Захватчики принесли с собой родное пространство, являвшееся теперь в форме протяженных линий или нитей.
— А ты видел это животное, Паута? — спросил Синбиан.
— Нет, — ответил Икэмацу, тут же заинтересовавшись. — А почему ты спрашиваешь?
— Он тоже здесь. Он не может быть далеко.
— С ним поступили аналогично?
— Не знаю. Но не думаю, что он в доме.
— Я отправляюсь на поиски химеры, — сказал ему Икэмацу. — Вернусь, как только смогу. Тем временем не посрами моих уроков, не теряй присутствия духа.
Синбиан не ответил, и Икэмацу устремился прочь из комнаты.
Паута обнаружить оказалось несложно. Существо было в нескольких ярдах вниз по дороге, частично скрытое зарослями растений с шероховатым длинным стеблем.
В общем-то Паут стал частью одного из растений, и наоборот. Обезьяночеловека зажало на корточках; стебли выныривали из его ягодиц, сливались с руками, ногами и туловищем, прорастали сквозь локти, колени, брюшину и гортань. Крупный цветок с желтыми лепестками обрамлял лицо.
Лицо. Лицо и привлекло внимание Икэмацу; химера ёрзала в немом тупом отчаянии, взирала на него крупными жалобными глазами. Ибо в этом лице, как в бланманже, заключена была дзен-пушка. Пушка стала его лицом, по крайней мере частично. Приклад торчал на месте носа, дергался и помахивал в сторону Икэмацу, придавая лицу очертания мотыги. Ствол сливался с широкими отвислыми губами Паута и исчезал во рту.
Икэмацу изучил представшее ему поразительное зрелище и наклонился к химере, уперев руки в бедра.
— Как ты любил эту свою игрушку! Теперь она поистине твоя. Ну как, все еще не хочешь с нею расстаться?
Паут яростно замотал головой, желтые лепестки сотряслись, словно в бурю. Парализованный ужасом мозг его исторг мощную волну отвержения.
— Не надо пушки! Не надо пушки!
— Если я сумею освободить тебя от нее, ты согласишься, чтобы она перешла ко мне? Ты должен расстаться с нею по собственной воле. В противном случае она так и останется с тобой сочленена.
Усилие, необходимое для общения с Икэмацу, дорогого стоило Пауту. Он осел и стал лихорадочно втягивать ртом воздух; выступавший из гортани стебель перекрывал ему горло. Потом Паут медленно кивнул.
— Хорошо, — пробормотал Икэмацу, — но как это сделать?..
Он осторожно протянул руку, коснулся деревянной рукоятки пистолета. Зажал ее большим и указательным пальцами, потянул на пробу.
Пушка почти без сопротивления выскользнула из лица Паута. Черты с едва слышным плямп восстановились.
Паут разрыдался.
Наконец-то косё Хако Икэмацу позволил себе миг торжества. Наконец-то дзен-пушка была у него в руках.
Воплощение дзен в искусстве электроники…
Как ни странно, никаких следов контакта с плотью Паута изнутри на пушке не осталось. Ни влаги, ни слизи. Ни даже телесного тепла, лишь привычное более стылое тепло приятного на ощупь дерева. Икэмацу вертел пушку в руках, изучая ее по всей длине.
Он знал ее возраст: более трех земных веков. Он знал ее происхождение: мастер дзен, создавший артефакт, был монахом ордена, от которого в свое время отпочковался его собственный. Внешний вид пушки воплощал определенные культурные понятия: она казалась импровизированной, незаконченной, грубоватой, однако было в этой незаконченности невероятное мастерство… На японском той эпохи это понятие обозначалось ваби, безыскусная простота, свойственная опавшим листьям на тропинке, воротам, подпертым подвернувшимся под руку куском дерева, и вместе с тем — тихое торжество адекватности и сознательного равновесия. Пушка обладала сибуса, прекрасным несовершенством. Лишь ее незавершенность могла в неполноте своей объять необъятное, выразить суть реальности. Древесина не была лакирована, сохраняя следы резца…
