Рядом со старым мячиком.
А жизнь-то! Жизнь! Всё сияет красками,
Пылает солнечными восходами,
И приключениями опасными
Манит, и странами, и походами.
И люди, что внутри — как вселенные
Зовут в миры совсем незнакомые…
Неповторимые мчатся мгновения…
А мы всё дома… С фотоальбомами…
Для Бога везде — храм,
Для Бога везде — дом,
Открыт дождям и ветрам,
Как дерево — каждым листом,
В медовом запахе трав,
В летящем свисте стрижей —
Почти осязаемо — прав,
Почти абсолютен в душе.
Он в воздухе растворён —
Ну как Его не вдохнуть?
Он птицами окрылён,
Он — путник, и Он же — путь.
Огромное небо плывёт,
Раскачивая леса…
Что шаг теперь, что полёт,
Что воздух, что небеса —
Ей-богу, разницы нет…
Цветок до небес достаёт,
И в каждой травинке свет
Осанну поёт…
По весне, всё заново начиная,
Расправляет лист за листом рябина.
Серебрятся инеем ночи мая,
И пригорки травкой топорщат спины.
Всё рябина заново начинает.
Улетевших листьев, опавших ягод
Сказочную роскошь не вспоминает:
Мало ли, что было да сплыло за год!
Всё, что было нажито — потеряла.
Но успела заново отогреться.
Доверяет снова, как доверяла,
Радуется солнцу и тратит сердце.
Безмолвно ушла волна, и сидишь на сухом песке
И даже не слышишь, как море плещется вдалеке,
И даже не видишь, чего-нибудь, кроме песка,
И в горле твоём песком застряла тоска,
И всё становится плоско-беззвучным, как будто кино,
Где звук утрачен, утерян когда-то давно…
И пусть даже люди любящие кругом,
И даже скучать не приходится ни о ком…
Но ты без конца по пустыне беззвучной идёшь,
И день на неясные, смутные сумерки снова похож…
Бессильно ищешь, оглядываясь, волну,
Чтоб плыть, покачиваясь, или пойти ко дну,
С тоскою смотришь, на горы сухого песка:
Средь них бессмысленно слово живое искать…
И не понимаешь, не чувствуешь жизни уже,
Хоть море и плещет в твоей одинокой душе.
Но это не то всё! Лишенное глубины,
Оно задыхается тоже без горней волны…
Оно, по сути, тот же шуршащий песок:
Тысячи слов перекатываются у ног.
Странно и страшно, что нет среди них живых,
Если Огромный Голос ушёл от тебя, затих.
В глупой моей голове
Нет ни идей, ни стихов,
Только душица в траве
Да купола облаков.
Неба пустого простор,
Долька прозрачной Луны
Да подорожник простой,
Да перезвон тишины.
Пух невесомо парит,
Кружится до октября.
Маленьких звёзд фонари
Просто без смысла горят.
Я влюбляюсь по уши, с головой,
Не в реальность близкую, а в слова,
В чей-то мир немыслимый и живой,
И, как лава, сжигает меня глава.
Чья-то страсть и слёзы, и боль, и смех…
Бьётся сердце в лампочку мотыльком…
Прячет ночь безумие ото всех,
Льётся книга лунная молоком.
Точку невозврата зажав в руке,
Плачу, как придурошная над сном.
И плыву, безвольная, по реке,
И теряюсь в мусоре наносном.
Из чужого времени, ни к строке,
Ни к словам, ни к замыслу не гожусь —
Просто тонкой щепочкой по реке,
По стремнинам выдуманным кружусь.
Скоро меня выбросит на песок,
Задыхаться рыбой, последний лист.
За строку, за фразу, за волосок
Зацепляюсь. Падаю. Не спастись.
Понимаете… Чёрт с ней, с литературой!
Со словами правильными и точными,
С этой — на вес золота! — макулатурой…
Есть другие, знаете ли, источники…
Не «другие»! Чего я?.. Опять — не в яблочко!..
Неточны слова все по определению!
Приколачиваем к забору облачко,
На «Момент» приклеиваем мгновение…
Понимаете всю безнадёжность профессии?! —
Всю искусственность самых искусных россказней?!
Что-то прячется там, за строкою песенной,
Растекается, дышит свечением розовым…
Но бывает, что даже слова корявые,
Нарушая ритмы, ошибки делая —
Вдруг, как вёдра ржавеющие, дырявые,
Зацепляют нечто слепящее белое.
Вдруг ты видишь — вот оно! — несказанное…
Непонятно как, сквозь досмотр таможенный
Контрабандой доставлено долгозванное.
И ты думаешь: «А ведь — не зря! А ведь можем мы!»
Безымянное Нечто непроизносимое…
Кто дырявым ведром, а кто ярко начищенным…
А на вёдрах — метафоры пишем красивые,
Чтоб привлечь это Чудо, которое ищем мы…
Потому что всё дело — увы — не в метафорах,
Не в ведре и не в ритме, не в рифме застиранной…
Содержимое вдруг замирает и ахает!
Замыкается круг непонятными силами…
Значит, всё же, не так безнадёжно занятие…