Затем они долго кушали, запивая вином и пивом. Курицы были несоленые, но митьки не ели со вчерашнего вечера, и потому уписывали так, что за ушами хрустело.
Наконец, все оттопырились.
— Люблю поиграть в удавчика, — самодовольно сказал Сидор, поглаживая раздутый живот. — Лежишь себе на солнышке и перевариваешь!
— Может в картишки, — предложил Виктор, доставая засаленную колоду.
— Лень, — протянул Антоныч.
Мирон, которому тоже перепало и который сожрал две курицы целиком, обглодал все кости после братишек, лежал на спине, дрыгал ногами, а Антоныч чесал ему пузо.
— Однако, не пойму я вас, — сказал Виктор. — Вот вы, митьки, вроде люди как люди, ан нет, странные какие-то.
— Это почему же? — удивился Антоныч.
— Ну, вот меня вы видите в первый раз. А сразу налили портвейна. А вдруг я жулик какой?
— Жулики тоже люди, — сказал Антоныч. — А все люди — братишки.
— Не пойму! У нас всегда говорили: человек человеку — волк…
— Люпус ест, — подтвердил Сидор.
— А вы говорите — братишки! А вот если вам толпа морду начистит, они вам тоже будут братишки?
— За что же нам морду бить? — рассудительно спросил Антоныч. Мы никому зла не приносим — это наша главная заповедь.
— Заповедь, заповедь! — передразнил Виктор, — Вы-то, может, и не приносите, а вот вам могут…
— Могут, — вздохнул Фтородентов, вспоминая сотрудников ГАИ.
— Ну и что? — спросил Антоныч. — Разве это что-то меняет? Есть, конечно люди, которых и людьми-то трудно назвать. Но ведь есть и настоящие люди. Вот они — братишки. А если бы вокруг одни свиньи были вместо людей, было бы скучно жить.
— А зачем вы живете?
— Как зачем? — удивился Антоныч. — Разве непонятно?
— Нет, — сказал Виктор. — Вот я — понятно, мне деньги нужны, а от вас я уже раз пять слышал, что не в деньгах счастье. А в чем же?
— Дык, счастье… Я где-то читал: счастье — это то, чего многим не хватает для полного счастья. Однако, правильно сказано! А вообще, счастье — это сама жизнь. Живи, лови свой кайф — вот тебе и смысл жизни, зачем чего-то придумывать?
В общем, у братишек пошел такой умный разговор о смысле жизни, что мне даже скучно стало. Мирону тоже было скучно, и он заснул. Посапывая во сне, он увидел сон.
Сидит он, значит на батарее парового отопления, а внизу идет целая толпа мышей. Мыши думают, что Мирон спит, а он не спит и одним глазом за ними подсматривает. Тут мимо две курицы жареных пролетают и тоже думают, что Мирон спит, а он не спит и вторым глазом за курицами подсматривает. Одна из куриц подлетает к Мирону и говорит: «А ведь курицы-то летать не умеют!». А действительно, думает Мирон, как они летают? Наверно, потому что жареные? А мыши тем временем сыр начали кушать. Не мой сыр, думает Мирон, не жалко. А сожрут сыр — потолстеют, я тогда их… Мыши все жрали, жрали, а потом начали толстеть. Сначала стали ростом с курицу, потом с Мирона, потом еще больше. Забили всю лестничную площадку, зубами щелкают, Мирону голову откусить хотят. Перепугался Мирон, заорал благим матом и проснулся.
Было уже темно. Умные разговоры кончились, братишки-митьки спали. Фтородентов во сне ворочался, шептал нежно: «Настенька!» и всхлипывал. Сидор храпел и бурчал животом. И лишь Виктор, который, кстати, Мирону не понравился, хотя и принес мешок кур, не спал, а тихонько ступая, бродил вокруг машины. При вопле Мирона он замер на одной ноге, через пару минут снова занялся своим черным делом. Открыв дверь «Запорожца», Виктор залез внутрь, повернул ключ зажигания и поехал.
«Ворюга! — неприятно поразился Мирон. — От гад какой! А еще наших куриц жрал!»
— Прощайте, козлы! — послышался издалека насмешливый голос Виктора. — Вспоминайте братишку Витю!
Но никто не проснулся, лишь Вася перевернулся на другой бок и внятно сказал:
— Сестренка моя миленькая… Ведь ты сестренка мне?
«Н-да…» — подумал Мирон и опять заснул.
Ночь висела над лесом звездным покрывалом. Где-то далеко кричала сова. Еще дальше, засыпая, гасил огни город Москва.
