— Она тебе не нравится? — спросил он.
— Понимаешь, — осторожно ответил лорд Икенхем, — я вижу, что она… скажем так, исключительная женщина. Но тебе она не пара.
— Почему?
— Мне кажется, она тебя подомнет. Ты смотри, какой подбородок. А глаза? Так и сверкают.
— Что тут плохого?
— В домашних условиях — очень опасно. При таком взоре нужен стальной муж. Ты стальной? Нет. Как и я, ты истинный подкаблучник.
— В каком смысле?
— Подкаблучником я называю человека, который каждое утро относит жене завтрак, и воркует, и кукует, пока она ест. Лично мне такие люди нравятся, но им нельзя жениться на писательницах с твердым подбородком и сверкающим взором. Их удел — хрупкая женщина, которая воркует вместе с ними, а уж кукует — говорить нечего! Тем, кто ищет жену, я советую: выбери такую, которую можно пощекотать. Можно пощекотать твою Гермиону? Ни в коем случае. Она выпрямится во весь рост и скажет: «Милостивый государь!»… Идеальная жена для таких, как ты, — наша Салли.
При этом имени Мартышка застыл и покрылся тонким льдом. Более чувствительный человек, чем его дядя, послал бы за вязаной кофтой.
— Мне показалось, что у Коггза что-то с ногами, — отрешенно произнес племянник. — Он прихрамывает.
— С самого ее приезда, — продолжал граф, которого теперь не могли отвлечь самые пленительные темы, — я мечтал о том, чтобы у вас что-нибудь вышло. Наконец ты сказал, что все в порядке. И вдруг, — он повысил голос, — вы поссорились! Не понимаю, как можно поссориться с Салли! Конечно, виноват ты?
Мартышка хотел бы промолчать, но не вынес несправедливости.
— Ничего подобного! — вскричал он. — Ты сперва узнай, как все было!
— С удовольствием, — согласился граф. — Самое время. Из Салли ничего не вытянешь.
— Ты ее видел?
— Она приезжала с Отисом недели две назад, оставила бюст. Вон он стоит.
Мартышка холодно взглянул на бюст.
— Ничего не объяснила?
— Сказала, что вы расстались. Больше ничего.
— Да? — откликнулся Мартышка, тяжело дыша носом. — Хорошо, я объясню. Я отказался исполнить ее просьбу, и она меня назвала синюшным кроликом.
— Вероятно, это очень красиво. Голубой кролик…
— Поговорили, обсудили. В общем, вернула кольцо и письма. Заметь — с посыльным.
— Ах, какой влюбленный не ссорится! Надо было помириться на следующий день.
— Ну, а мы вот не помирились. Собственно, кролик — это последняя капля. Мы все время ссорились.
— По каким причинам?
— Во-первых, брат. Мне от него худо.
— Да, Отис — на любителя. Салли говорит, он теперь издатель. Наделает дел, как с антикварной лавкой. Ты ей сказал, что тебе от него худо?
— Сказал. Она обиделась, но не очень. А вот когда я просил бросить скульптуру…
— Зачем?
— Там все такие противные, с бородами. — Мартышка снова вздрогнул, но в суровом стиле. — Я был у нее в мастерской. Ну, просто кишат! Так и лезут, так и лезут, а борода — до бровей.
Лорд Икенхем глубокомысленно пососал сигару.
— Прости, — признал он. — Я ошибся. Ты — стальной человек. А сколько пороху! Просто шейх во гневе.
— А она? Вечно сердилась, точила меня…
— Девушки всегда так. Особенно американские. Мне ли не знать? Я на одной из них женат. В этом их очарование.
— Есть пределы.
— Как же она их перешла? Ты недосказал. О чем она просила?
— Провезти драгоценности через нью-йоркскую таможню.
— Нет, какой ум! Какая прыть! Постой, у нее нет драгоценностей.
— Не у нее, у одной подруги, Элис. Накупила здесь камней, а пошлину платить не хочет. Салли решила ей помочь.
— Очень милосердно.
— Очень глупо! Так я ей и сказал. Хорош бы я был на этой таможне!
Лорд Икенхем вздохнул.
— Так, так, понятно… А жаль. Богатый муж ей очень нужен. Она совсем на мели.
Мартышка дернулся. Любовь любовью, но жалость-то не умерла.
— Мне кажется, — продолжал граф, — она недоедает.
— Чушь какая-то!
— Нет, не чушь. Она похудела, а главное — она просто кинулась на баранину с горошком. Скульптура — невыгодное дело. Кто купит эти бюсты?
Мартышка немного успокоился.
— Ты не волнуйся, — сказал он, — у нее есть деньги, тетка из Канзаса оставила.
— Я знаю, но боюсь, что их нет. Вероятно, Отис вытянул. Она тут два года, а он за два года вытянет любую сумму.
