Войско двигалось медленно, так что даже непривычный к верховым поездкам Эдгар не чувствовал в конце дня той одуряющей усталости, которая бывает после долгих переходов. Порой юноша ловил себя на том, что хотел бы, чтобы дорога не кончалась никогда. Потому что потом будет двухнедельное плавание в брюхе деревянного морского чудовища, чужой город с высокими стенами, снова дорога — но теперь с чужаками — и незнакомая страна с незнакомыми обычаями. Больше не с кем будет уйти из лагеря вверх по течению реки, туда, где ее не опоганило людское стадо. Не с кем будет сидеть у костра, пока вокруг медленно опускается темнота, делая неосязаемым мир за пределами круга пламени, когда молчание не тяготит, а разговор не утомляет.
Братья устроились на берегу с удочками, вырезанными из растущей тут же лещины. Солнце садилось за крутой берег, казавшийся черным на фоне алого неба.
— Красиво… — сказал Эдгар. — Ты хотел бы вернуться сюда?
— Я не успею.
Из лагеря донеслась песня. Судя по тому, что голосили вразнобой, певцы успели хлебнуть, и не по разу. Над рекой медленно собирался туман.
Рамон посмотрел на вытянувшееся лицо собеседника, усмехнулся.
— Не бери в голову. Я порой забываю, что кому-то не все равно, и брякаю что попало. Бертовин вон до сих пор так и не привык.
— Как к этому можно привыкнуть?
Молодой человек пожал плечами:
— Ну, я же привык. — Он снова посмотрел на брата и покачал головой. — Нет, это не бравада. Просто однажды я понял, что все равно — когда, важно — как. Стало легче. — Рамон рассмеялся. — Настолько, что можно стало даже позволить себе спасать прекрасных дам.
Эдгар неуверенно улыбнулся:
— Ты ее видел потом, ту девочку?
— Конечно. Славная оказалась девчонка.
* * *
Когда пришла пора выбирать дом, Рамон, недолго думая, поселился в том, с чердака которого вытащили пращницу. Благо, заброшенный, покрытый пылью и, судя по всему, успевший пострадать от воров, он никому больше не глянулся. Узнав об этом, оруженосец скривился: приводить в порядок жилье предстояло большей частью ему, найти слуг в разоренном городе не так просто. Дагобер даже попытался было уговорить господина найти что получше: положение Рамона и известная всем благосклонность, которую питал к нему герцог, позволяли не церемониться. Тем не менее юноше почему-то претило вламываться в чужое жилище, щедро оставляя бывшим хозяевам часть дома. Бертовину он сказал — мол, не хочется наживать лишних врагов, если можно обойтись без этого. Тот хмыкнул и завел речь о другом.
После нескольких дней безудержного грабежа герцог объявил, что дальше войско пока не пойдет — слишком дорого армии дался город. Посему на территории Агена снова действует закон и уличенный в мародерстве окажется на первом же дереве.
Нескольких действительно повесили. Болтающиеся на главной площади тела, по-видимому, действительно послужили уроком остальным, грабежи прекратились.
После этого в городе стало тихо, а на улицах снова появились жители. Правда, высовывать нос из дома после наступления темноты равнялось для пришлого самоубийству, и воины, порой задерживаясь в гостях, старались там же и ночевать. Особенно после того, как на ночных улицах исчезло несколько рыцарей, уверенных в том, что истинному воину все нипочем. Но днем город выглядел мирным и спокойным.
Урожая с разоренных войной полей ждать не приходилось, но рыба — ни речная, ни морская — не перевелась, и рыбаки, возвратившись в родные поселки, изо всех сил старались урвать поболе, пока цены на еду — любую еду — взлетели до небес. Нашлись отчаянные купцы, которые привели корабли в город. Снова зашумели рынки. Старожилы говорили, что они — лишь бледное подобие тех, что были до войны, но пережившим осаду и это казалось неземным изобилием.
Найти прислугу не получалось, и, признаться, Рамон был даже в какой-то степени рад этому. Уборку и приготовление еды он переложил на оруженосца, а остальные домашние хлопоты стали хоть каким-то развлечением среди вновь навалившейся скуки. Не будешь же, как некоторые, все время пить, оправдывая себя — мол, после войны неплохо бы и насладиться радостями мирной жизни. Он бы с удовольствием почитал что-нибудь, но, как на грех, полдюжины найденных в доме книг оказались совершенно непонятными. Впрочем, неудивительно: выучить местный язык Рамон до сей поры не удосужился. Но сколько теперь себя ни кори, непонятные значки на пергаменте яснее не становились.
