— Тут кипяченая? Я, знаете ли, предпочитаю сырую. С вашего разрешения я пойду на кухню и там напьюсь. Можно? Да вы не беспокойтесь, сидите, сидите! Я и сам сориентируюсь.
Горюнов быстро вышел из столовой, прикрыв за собой дверь. Он слышал, как Скворецкий что-то громко сказал, Ната что-то невнятно ответила, потом рассмеялась. Виктор зашел в одну комнату, внимательно ее осмотрел, зашел в другую. Пусто. Никого. Он прошел на кухню. Едва очутившись в просторной кухне, Горюнов закусил губу и тихо, про себя, выругался. Первое, что бросилось ему в глаза, была дверь. Не та, через которую он вошел, а другая, с противоположной стороны.
Виктор кинулся к двери и рванул ручку на себя. Дверь распахнулась, она была не заперта. Так и есть: дверь вела на узкую лестницу с простыми железными перилами. Черный ход! Вот они, эти старинные здания!..
«Ну и история! — мелькнуло в голове у Горюнова. — Такую ерунду, не предусмотрели! Впрочем, как можно было предусмотреть — не с обыском шли. А что, если именно здесь, в этой самой квартире, скрывался преступник, и, пока мы трезвонили в парадную дверь, он… Отсюда и странное поведение Наты, ее испуг, растерянность. Да, конечно же, это так, так и есть. Но профессор? Его жена? Они-то где? Нет, тут что-то не так».
На тесной лестничной площадке что-то белело. Горюнов нагнулся. Это был маленький женский носовой платочек. Он был чуть скомкан и издавал нежный аромат дорогих духов. Виктор сунул платок в карман, закрыл за собой дверь и вернулся в столовую. На немой вопрос Скворецкого он отрицательно качнул головой: нет, мол, никого нету. О своей находке он пока молчал. До времени.
За те несколько минут, что Горюнов отсутствовал, обстановка в столовой заметно изменилась: Ната оживилась и свободно, почти непринужденно беседовала с Кириллом Петровичем. «Ну и майор!.. — с уважением подумал Горюнов. — Умеет наладить контакт».
— Нет, Виктор, ты только послушай, — засмеялся Скворецкий. — По мнению Натиной тетушки, все порядочные люди должны нас опасаться. Ну и ну…
Ната смущенно улыбалась.
— Послушайте, Ната, — внезапно серьезно спросил Скворецкий, — а вы Бориса, Бориса Малявкина, давно видали? Часом, не скажете, где он?
— Ах, Бориса!.. Так вот оно в чем дело! Тогда понятно. А я-то думала… Сейчас вам все объясню.
— Может, заодно вы скажете и чей это платок? — спросил Горюнов, вынимая его из кармана.
— Это? Евы Евгеньевны, тетушки. Как он у вас очутился?
— Очень просто: я нашел его на лестнице, возле черного хода.
— Ну, тогда ясно. Надо думать, она его впопыхах обронила, когда они с дядей бежали… от вас. Представляете?
— От нас? Бежали? — спросил Скворецкий. — Час от часу не легче. Да расскажите вы все наконец толком!
— Я и рассказываю… Как только вы позвонили в парадную дверь, Ева Евгеньевна кинулась наутек. Дядя так растерялся, что она и его с собой утащила. Ну прямо утащила! Через черный ход. Ева Евгеньевна меня заранее предупредила, что они с дядей вынуждены скрыться, и велела молчать.
— Но почему, черт побери, с какой такой стати понадобилось им бежать, скрываться? — развел руками Скворецкий.
— А Малявкин, где Борис Малявкин? — воскликнул Горюнов. — Где Гитаев?
— Вот уж этого я не знаю. Борис третий день как исчез. Гитаев — тоже… Вы уж не перебивайте меня, дайте я вам все объясню. Сама.
Надо отдать Нате должное: рассказывать она умела. Давала участникам происходивших событий меткие, точные, порою злые характеристики. Ее слова многое дополнили к тем сведениям, которыми чекисты располагали о Малявкине да и о Гитаеве, но обнаружились и новые обстоятельства, еще больше запутавшие и так далеко не ясную картину.
Из рассказа Наты получалось, что все неприятности в их доме начались около двух месяцев назад, когда внезапно появился Малявкин, и не один, а со своим «фронтовым другом» — Гитаевым. Бориса Малявкина Ната знала много лет, с раннего детства. В доме Варламовых он бывал постоянно, считался чуть ли не членом семьи. Ну, оно и понятно: Петр Андреевич Варламов хорошо знал еще отца Бориса, а после его смерти с симпатией относился к Борису. Так было вплоть до самой войны.
