Поэт думает о нынешнем своем положении, о том, что его не печатают, хотя в литературных кругах считают "старик известен"32, а поскольку издавать его новые произведения "страшно", его переиздают - и тут же всплывает воспоминание о "Погибших мечтаниях"33.
Диалогический роман (в прямом смысле слова), герои беседуют на знакомые темы: о рекламе и саморекламе в творчестве, о "Серапионовых братьях", о формализме, о проблемах формы и сюжета34. И загадочная поначалу фраза становится понятна: "Детективное мышление, даже и у людей, никогда не читавших детективных романов, - ядовитые газы, которые трудно истребить".35
Мешанина из партийных цитат, теоретических гипотез и культурных реалий приобретает цельность, когда читатель сравнит реплики Друга со стилем Шкловского, система ассоциаций в его рассуждениях сродни ассоциациям в поздних книгах Виктора Борисовича - Стендаль, Лев Толстой, Пушкин, Гете, Сервантес, Шекспир. И рядом афоризм в стиле Шкловского: "Микеланджело не очень был велик ростом, но он оставил после себя "Давида". И мы мерим Микеланджело по "Давиду", а не по скелету художника"36.
И даже в такой мелкой детали, как то, что Друг щупает пиджак Поэта и на ощупь определяет, что материал не ручной выработки, а фабричной, предстает Виктор Борисович, знаток ремесел и производств.
Еще один "двойной портрет", и теперь последний. Поэт, "который тоже не без проступков", и его Друг спорят, спорят. И черты их совсем смешались, непонятно, где портрет, а где автопортрет. Каяться можно вслух, а можно шептать беззвучно. Можно класть земные поклоны, вымаливая прощение у мира, а можно строить здание или покаянно писать картину37. Можно вглядываться с тревогой в зеркало, а можно смотреть в чужие глаза и видеть себя самого. Как бы то ни было, автор подводит черту - жизнь прошла.
Пора подвести черту и в этом сочинении. Три произведения, где решаются сходные вопросы, а книги вовсе не схожи. Почему? Потому что это был долгий диалог, в котором говорившие и слышали и не слышали друг друга, додумывая неуслышанное, диалог, который не был закончен. Разговор шел трудный и нелицеприятный, раздавались резкие слова, но никто никого не осуждал, потому что, как записал Вс. Иванов в дневнике: "Есть истины более достоверные, чем наши отречения".
1 Личный архив Вс. Иванова. Здесь и далее цитаты приводятся в авторской орфографии и пунктуации.
2 Шкловский Виктор. Жили-были. М., 1966, с. 427.
3 В. Шкловский родился в 1893 году, Вс. Иванов в 1892-м, т.е. фактически был взрослее на год, но из-за разнобоя в паспортных данных, а также из-за своеобразного восприятия времени в разные периоды жизни ощущение возраста у Вс. Иванова менялось, он чувствовал себя то старше, то моложе, но любопытно, что в произведениях, где он пишет о себе и Шкловском, он обязательно ощущает себя младшим.
4 Иванов В., Шкловский В. Иприт. М., 1925.
5 Со времени первого издания в 1922 году повесть переиздавалась неоднократно, в ней видели начало новой литературы, тем забавнее выглядела самопародия.
6 Книга вышла в 1923 году в Берлине и в 1924-м в Ленинграде.
7 Иванов Вс. Переписка с А.М. Горьким. Из дневников и записных книжек. М., 1985, с.с. 26, 31.
8 Чуть раньше романа, в том же 1924 году, написана повесть "Чудесные похождения портного Фокина", где пародийно представлена "литературная среда", есть полемика со Шкловским, не названным по фамилии, поминаются "братья серапионы". Себя автор изобразил в виде портного Фокина - это первый из серии литературных автопортретов Вс. Иванова. В повести отразилось настроение автора той поры, которое в "Истории моих книг" он связывал с романом "Потерянные иллюзии", вкладывая в название классического произведения глубоко личный смысл.
9 Шкловский Виктор. Гамбургский счет. Л., 1928, с. 106. В подготовительных материалах к статье "Литературный быт" Б. М. Эйхенбаум называет Есенина (близкого друга Вс. Иванова) и Шкловского как примеры "литературной личности" (см.: Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987, с. 522), а в другой статье сказано еще более определенно: "Он существует не только как автор, а скорее как литературный персонаж, как герой какого-то ненаписанного романа - и романа проблемного. В том-то и дело, что Шкловский - не только писатель, но и особая фигура писателя. В этом смысле его положение и роль исключительны" (там же, с. 444).
