— Ох, неладно вы так-то! — запротестовал Власий. — Как же вы священнослужителя православного на одну доску с шаманом ставите!
— Помолчите, батюшка! — вполголоса огрызнулся Макар Павлыч. — За делом мы сюда притащились, ай нет?
Власий примолк.
На тунгусов резонное заявление Макара Павлыча подействовало. Савелий обрадовался.
— Вот-вот! хорошо! Пусть оба настуют парня!
Ковдельги, шаман, что-то опасливо и настороженно проворчал.
В чум в это время возвратился тунгус, который вышел еще до того, как Власий помолился. Вошедший, нерешительно топчась у самого входа, растерянно поглядывал на шамана, на попа, на Макара Павлыча.
— Бойе[9], — обратился к нему Савелий, — твоего парня батюшка выхаживать будет! Хорошо!
— Православной религии священник! вот кто! — внушительно поддержал Савелия Макар Павлыч.
— А шаманить после! Потом! — прибавил Савелий.
Когда переходили в тот чум, где лежал больной мальчик, Власий сокрушенно пенял Макару Павлычу:
— А все-таки сумлительно мне это обстоятельство! Негоже мне шаманству, идолопоклонству ихнему потакать! Как духовному лицу негоже!
— Отец Власий! — внушительно и непреклонно заявил Макар Павлыч. — Коли ежели вы совместно со мною в дело, в пай, значит, пошли, то соблюдайте обчий наш интерес! Не портите камерции!
В чуме, где находился больной, было полутемно. Мальчик лежал на груде оленьих шкур, прикрытый меховой рухлядью. Возле него, испуганно вглядываясь в его горящее жаром лицо, сидела тунгуска. Хозяин чума прошел к больному, к женщине, к камельку. Он подбросил дров и огонь вспыхнул ярче и веселее.
Власий сразу стал деловитым и властным. Он вытащил из узелка, который принес с собою, всякие принадлежности для богослужения. Он укрепил в изголовьи больного два восковых огарка и зажег их. Он встал посреди чума и передал Макару Павлычу маленькое кадило. Над больным, над тунгусами, над камельком сладко и чадно запахло ладаном. Слова молитвы, пугая тунгусов, взметнулись под покатыми стенками жилища.
Власий молился недолго. Он отчитал пару-другую молитв, напустил полный чум дыму. Он прикоснулся к губам мальчика крестом, заставил всех тунгусов приложиться к нему. И кончив с привычным и давно надоевшим, сказал привычное же:
— Ну, уповайте на господа бога и на милость его!
Тунгус, отец больного мальчика, подошел поближе к мальчику и пристально вгляделся в него. Он словно высматривал, какое облегчение, какую помощь принес больному русский шаман.
— Встанет? — спросил он. — Уйдет болезнь? Перестанет жечь его?
— С одного разу, может, не поправится, — поспешил с ответом Макар Павлыч. — Молиться шибко надо!
Ковдельги, шаман, выждав пока Власий складывал свои пожитки, с беспокойством и тревогой приблизился к больному. Ковдельги жадно оглядел мальчика, пощупал его лоб, потрогал его за руку.
— У! — качая недоверчиво головой, сказал он. — У! Горит!.. Харги[10] из него не вышли! Харги надо гнать!
У Власия закипела злоба на шамана. Но Макар Павлыч был на-стороже. Макар Павлыч посоветовал:
— Ступайте, отец Власий, в тот чум, к Савелке. Ступайте, а об деле я поговорю!
И он почти силой выпроводил попа из чума.
И когда поп вышел, Макар Павлыч приступил к делу.
— Молиться шибко много надо! — заявил он отцу больного. — Сам видишь, какая сильная болезнь парнишку схватила!.. Батюшка вот помолился, свечки дорогие жег, ладаном курил, а ладан, он в большущей теперь цене! Большой убыток батюшке от молитвы! Надо батюшку отдарить. Гостинцы батюшке надо приготовить. Вот за одно моление да еще раз будет он молиться, за все сразу и отдаривай! Тебя Овидирь звать-то?
Тунгус кивком головы подтвердил.
— Ну, Овидирь, не скупись! — продолжал Макар Павлыч. — Спасай сына, охотника, не жалей гостинцев!
Овидирь взглянул на сына, поглядел на Ковдельги, опустил голову и вздохнул.
— Спасать надо! — согласился он. — Батюсска шаманил, гостинца надо. Ковдельги станет шаманить, тоже гостинца надо. Много. Много надо, а белки разве много у меня?
Ковдельги сверкнул глазами:
— В парне сильные харги сидят! Шаманить надо сильно! Я буду шаманить много!
— Он будет шаманить много! — подтвердил Овидирь и снова вздохнул.
