Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века - страница 254
Страхов выражал сомнения даже в отношении качества книг, которые дворяне покупали в столице «от скуки». Они, по его мнению, точно не служили улучшению нравов>{1519}.
Роль Москвы как места двойного трансфера культуры — из-за границы и из столицы в провинцию — Страхов считал пагубной. Реализация благородного статуса по новой моде — через визиты и участие в лотереях — влекла за собой расстройство финансов и покупалась ценой труда крепостного населения.
Мобильность дворянства, его постоянные переезды и интенсивная деятельность в том, что касается поездок и визитов, представляет особую важность в обществе, покоящемся на личных связях и постоянном взаимодействии людей. Интенсивная практика путешествий поощряла обмен между регионами и столицами, становившийся все более плотным и интенсивным благодаря улучшению инфраструктуры, созданию системы дорог и почтовых станций, новых средств передвижения и распространению культуры писем.
Кроме этого, все более многочисленными и разнообразными становились в провинции места, приспособленные для коммуникации. С учреждением таких долговременных, прочных институций, как Дворянские собрания, рядом с формальными пространствами возникли новые неформальные, где могли собираться местные дворяне. Значение уездных и губернских городов росло, они становились значимыми целями в «путешествии» по кругу друзей и знакомых. Мобильность и освоение регионов империи сопровождались и облегчались изданием атласов, карт, а также введением дорожников со списками почтовых станций.
В ходе выстраивания системы местной власти во второй половине XVIII века сформировались практики, которые охватывали пространство как проекционную поверхность, поэтому границы наместничества играли важную роль в ритуалах приемов. Наместник и сопровождавшие его представители местного дворянства выезжали навстречу императрице к границам своей губернии. Насколько эта «территориализация» власти и связь ритуалов с конкретным регионом благоприятствовали созданию региональных идентичностей и представлений о «нашем уезде», еще предстоит изучить. Этот комплекс тем следует включить в более широкий контекст; важно понять, какие принципы преобладали среди провинциального дворянства, связывая его изнутри: «родство» или другие групповые социальные связи, такие как дружба (например, возникшая из принадлежности к одному полку или к одной масонской ложе) или сословные корпорации. Причем «перемена мест» и визиты были основополагающими факторами, поддерживавшими все социальные связи.
Перевод Майи Борисовны Лавринович
Булат Ахмерович Азнабаев — Башкирский государственный университет, Уфа.
Основные публикации: Степень родовитости первых уфимских дворян // Вестник Башкирского университета. 1996. № 2. С. 78–84; Уфимское дворянство в конце XVI — первой трети XVIII в. Уфа, 2000; Интеграция Башкирии в административную структуру Российского государства (вторая половина XVI — первая треть XVIII вв.). Уфа, 2005; Азнабаев Б.А., Гвоздикова КМ. (Сост.) Башкирское войско в Польском походе (1771–1773): Сборник документов. Уфа, 2009.
Ольга Евгеньевна Глаголева — руководитель российско-германского исследовательского проекта «Культура и быт русского дворянства в провинции в XVIII в.: по материалам Орловской, Тульской и Московской губерний» Германского исторического института в Москве (DHI), профессор кафедры гуманитарных дисциплин Тульского института экономики и информатики.
Основные публикации: Русская провинциальная старина. Очерки культуры и быта Тульской губернии в XVIII — первой пол. XIX в. Тула, 1993; Dream and Reality of Russian Young Provincial Ladies, 1700–1850. Pittsburgh (Pa), 2000; Woman's Honour, or The Story with a Pig: The Animal in Everyday Life in the Eighteenth-Century Russian Provinces // Costlow J., Nelson A (Ed.) Other Animals: Beyond the Human in Russian Culture and History. Pittsburgh (Pa), 2010. P. 21–41.
