— Посмотрите на могущественного сёсакана-саму! — Хосина обнажил зубы в насмешливой улыбке, но в глазах его таился страх — он потерял свою последнюю ставку. — Он прикидывается, что защищает справедливость и честь, но отдает меня на позорную смерть, даже не зная, в каком убийстве обвинили меня похитители и виновен ли я вообще. И почему? Потому что выполняет свои обязанности, спасая мать своего господина?
Хосина обращался к воображаемой аудитории, не глядя на Янагисаву, который молча наблюдал за происходящим.
— Нет… он желает спасти лишь свою жену. — Хосина был воплощением отчаяния, но презрительно усмехнулся в сторону Сано. — Вы уничижаете других за то, что они преследуют эгоистические цели. Что ж, тогда вы лицемер.
— Замолчите! — крикнул Сано, взбешенный тем, что Хосина озвучил его сомнения.
— Вы всегда хотели знать правду, но правда порой колется, не так ли? — не сдавался Хосина.
— Я сам казню тебя! — Сано потянулся к мечу, но тот забрали стражники Янагисавы.
— Не казнишь, даже если бы мог, — насмешливо заявил Хосина, решив, что берет верх. — Ты не станешь торопить мою смерть, хотя любишь жену и ненавидишь меня. Мы оба знаем, что тебе придется держать слово.
Сано почувствовал себя так, словно катится с крутого склона. Хосина прав. Как бы ему ни претило это, он должен согласиться. Самурайский кодекс чести, которому он служил всю жизнь, запрещал брать назад слово и уступать требованиям преступников. Непоколебимая верность бусидо обрекала его выполнить просьбу Хосины. Кроме того, были и другие, более веские причины, предопределявшие его решение. Уязвленный поражением, Сано гневно смотрел на Хосину.
Насмешливая ухмылка начальника полиции превратилась в торжествующую улыбку. Янагисава сохранял бесстрастность. Сано понимал, что его собственная честь всегда была их самым сильным оружием против него. И хотя его душа восставала против такого положения дел, самурайский дух подавлял эти протесты. Обязательство, бременем легшее на него, заставило кивнуть.
— Мы сейчас же идем к сёгуну, — заявил Янагисава.
Он взял у Сано письмо, явно намереваясь осуществить свое обещание — позволить делу идти своим чередом. В голове Сано с сумасшедшей скоростью проносились мысли. Как спасти Хосину, да еще и Рэйко?
Сёгун восседал на возвышении в дворцовом зале приемов, держа в своих тонких пальцах письмо с условиями выкупа. Пока он читал колонки иероглифов, его голова дергалась, губы шевелились, складываясь в неслышные слова, лицо сосредоточенно морщилось. В комнате висела мертвая тишина.
Сано, сидя у возвышения слева от Цунаёси Токугавы, чувствовал, как под оболочкой внешнего хладнокровия у него все быстрее стучит сердце. Повторяя в уме то, что должен сказать, он поглядывал на начальника полиции Хосину, сидевшего рядом с ним.
Хосина надел во дворец шелковое кимоно, штаны и накидку разных оттенков зеленого цвета. От пота на его одеждах уже проступили темные пятна. Не в силах сидеть спокойно, он переводил взгляд с сёгуна на Сано, со стражников сёгуна, расположившихся вдоль стен, на детективов Сано, стоявших на коленях в задней части комнаты, и, наконец, на Янагисаву.
Канцлер сидел справа от сёгуна, надменная поза словно щитом отгораживала его от остальных присутствующих. Сано поражался его самообладанию, поскольку сам не смог бы сохранять такое спокойствие, если бы спасение дорогого ему человека зависело от врага.
— Что это за странное стихотворение об… э-э… утонувшей женщине и Царе-Драконе? — озадаченно спросил сёгун. — И какое отношение это имеет к… э-э… похищению?
Все промолчали — ждали, когда он прочтет условия выкупа.
— А-а! — От удивления брови Цунаёси Токугавы взлетели вверх, затем его лицо просветлело: он понял смысл послания. — Теперь я могу спасти мою мать! — подняв глаза от текста, воскликнул он и повернулся к Хосине: — Вы… э-э… хорошо мне служили, и очень жаль, что мне придется… э-э… пожертвовать вами. Но вам… э-э… представится честь умереть, до конца выполняя свой долг.
Хосина шумно сглотнул, кадык на его горле резко дернулся. Сано ожидал, что Цунаёси Токугава пойдет на требования похитителей, но его ошеломили слова сёгуна, полные безразличия к судьбе Хосины. Сано понял, что никакие призывы к состраданию не спасут начальника полиции.
