Когда я вошел в нашу комнату, Гоша был дома. Он только что пришел с работы. В первый момент он даже испугался, так как не узнал меня в новом одеянии. Он почему-то подумал, что к нему заявился агент угрозыска на предмет изъятия духов и составлении протокола. Но когда он разглядел, что перед ним его старый друг, счастью его не было предела. Он обнял меня, и на глазах его блеснули слезы радости.
– Я уж думал, что ты на чем-то засыпался! – воскликнул он. – Я уж хотел по тюрьмам наводить справки, чтобы знать, куда носить передачу!
– Как видишь, я жив и здоров, – ответил я. – И с этими словами я стал выгребать из карманов драгоценности. Только часы оставил на руке, потому что они были подарком Лиды, а все остальное золото выложил на стол.
– Мне пофартило, – сказал я Гоше. – Но так как ты мой личный друг, то будем считать, что все это – чур, на двоих. Ведь у нас с тобой давно такой порядок: что мое – то твое, а что твое – то мое.
Гоша снова обнял меня со слезами на глазах и сказал:
– Вася, не фарту, не добыче твоей радуюсь, а тому радуюсь, что, несмотря на все, ты жив и на свободе!
– Гоша, друг, не тревожься за меня! – воскликнул я. – Это золото добыто хоть и нетрудовым, но честным путем. Мне его подарили добровольно. Плюнь мне на голову, если я вру!
– Вася, я понимаю твою добрую душу, – мягко сказал Гоша. – Ты не хочешь мне ничего рассказывать, чтобы не делать меня вроде как бы соучастником в ограблении. Но знай: если тебя заберут, то я сам заявлю на себя и вместе с тобой сяду за решетку. Что твое – то мое, что тебе – то и мне!
– Клянусь тебе, Я никого не грабил! – повторил я. – Сейчас мы сядем за стол и за бутылкой вина я расскажу тебе все, что со мной произошло. А прежде всего я сделаю тебе одно устное заявление. Знай, что я навеки отказываюсь от всякого ухаживания за Тосей. Моим сердцем завладела другая. Я выхожу из игры и теперь буду всячески помогать тебе, чтобы ты стал законным мужем Тоси. Что ты на это скажешь?
– Чего ж тут говорить, – ответил мой друг. – Раз уж ты полюбил другую, то тут уж ничего не попишешь. Насильно навязывать Тосю я тебе не стану и со спокойной совестью удвою свои ухаживания за ней… А она тобой, между прочим, интересовалась. Спрашивала, куда это ты запропал. Я ей, конечно, не сказал того, что думал, я ей соврал, будто у тебя нашлась тетя в Москве и ты поехал ее навестить.
– А сам-то ты что думал?
– Сам-то я сразу догадался, что ты связался в уголовным миром, потому и не подаешь о себе вестей.
– Ни с каким уголовным миром я не связывался, – воскликнул я. – Ты, Гоша, ерунду вбил себе в голову!
– Ладно, ладно, будем считать, что ты святой, – засмеялся Гоша. – Все это золото боженька дал за святые дела. Так и запишем.
Я не стал с ним спорить, а раскупорил бутылки, развернул пакеты, и мы приступили к пиру. Коньяк мы запивали шампанским и заедали зернистой икрой, сервелатом, пирожными безе и конфетами «Царица ночи». Как полагается есть устрицы, мы не знали, но вышли из положения: попросили у соседей щипцы для орехов и стали раскалывать ими раковины, в которых сидели эти хитрые моллюски. Вскоре мы были и сыты и пьяны. Но пьяны мы были в меру, так как богатая закуска не давала нам сильно хмелеть.
Затем мы закурили, и я начал рассказывать Гоше о том, как замерзал в лесу, и как надо мной наклонилась Лида, и как она повела меня в подземный дворец, и как меня там встретили.
– Заткнись, Вася! – обиженно прервал меня мой друг. – Если не хочешь говорить мне правды – молчи, я ведь ничего выпытывать из тебя не буду. Но не бреши мне про какие-то дурацкие золотые стены и подземные хоромы! Не симулируй из себя ненормального!
И я замолчал. Я понял, что если мне не верит мой верный друг, то кто же еще на свете мне поверит! И молчал я об этом сорок четыре года.
