Мири сказала, чуть не плача:
— Я говорила им, что у меня ничего нет, но они мне не верили.
— Они привыкли, что люди говорят им «нет». Когда не поешь день или два, голод доводит до отчаяния. На этих улицах слишком много бедных и отчаявшихся.
— Бедных? Но это же столица.
— И в Асленде есть бедняки, Мири. Разве ты не знала? Они повсюду.
Кэтар рассказывала, что босоногие часто голодают, но, пока Мири не увидела этих детишек, она не вполне в это верила.
Потом Мири вспомнила худенькую девочку из неизвестного городка, которую встретила в пути. Вспомнила, как эта девочка смотрела на Мири, когда та ужинала. И как она покусывала палочку. Вспомнила ее худые ножки, босые ступни. У Мири сжалось горло. Ей захотелось вернуться в то мгновение, поздороваться с девочкой, разделить с ней еду.
— Нет, не знала. Прости, — извинилась она и перед Тимоном, и перед той девочкой. — На гору Эскель почти все припасы привозили с низин — из Асленда и остальной части Данленда. Наверное, поэтому я считала, что здесь полным-полно продуктов.
— Многие на равнине живут припеваючи, — заметил Тимон. — Но слишком часто дети фермеров голодают, пока благородные господа набивают себе брюхо. Когда наступят перемены…
Тимон замолчал и огляделся, не подслушивает ли кто.
— Зря я так сказал… Я не имел в виду… Прости. — И он пошел прочь.
«Перемены?» Хватит ли у нее смелости спросить? Мири бросилась за ним, но страх будто не давал ей идти, толкал назад, и ей показалось, что прошло не меньше часа, прежде чем она догнала Тимона на мосту.
— Подожди. Вчера у дворца кое-что произошло.
Он оглянулся:
— Ты имеешь в виду покушение на короля?
Мири подошла ближе и прошептала:
— Если грядут перемены, я бы хотела знать больше. Я бы хотела помочь.
У Тимона загорелся взгляд.
— Ты не шутишь? Но…
— Я живу во дворце, но я не одна из них. Надеюсь, ты мне поверишь.
Она ведь пообещала Кэтар. Да и воспоминание о худенькой девочке подстегивало к действию.
— Я не могу говорить свободно, — сказал он, — но… мы обязательно побеседуем, как только представится возможность. Сейчас много чего происходит.
И он улыбнулся ей, сверкнув светло-голубыми глазами. Мири невольно улыбнулась в ответ. Сердце ее как-то странно сжалось. Тимон явно был хорошо осведомлен, и Мири впервые подумала, что неизвестные перемены, возможно, окажутся чудесными.
Дай монетку, господин, пятачок на горсть зерна.
Дай монетку на жилье, чтоб укрыться от дождя.
На горячую похлебку, чтоб набить пустой живот,
И на старый шарф из шерсти, чтоб не мерзли нос и рот.
— Чем вы сегодня занимались? — спросила Мири, входя в спальню девушек.
Она остановилась на пороге, чтобы они взглянули на ее студенческую мантию, если захотят. Никто не захотел.
— Мы шили, — сказала Бена. Она тоже распустила свою каштановую косу, и волосы рассыпались по спине, доходя до талии. С такой прической она казалась еще выше. — Служительницы принцессы участвуют в подготовке свадьбы, то есть, судя по всему, шьют целыми днями.
— И прядут пряжу, — добавила Эса.
— Сколько же ткани нужно для свадьбы? — недоверчиво спросила Герти.
— А я скучаю по каменоломне, — вздохнула Фрид. Она держала руки поднятыми, а Эса наматывала на них пряжу. — Мне бы постучать молотком.
Лиана лежала на боку, выставив крутое бедро.
— Еду нам приносят слуги. Мы даже не моем тарелки. Звание служительницы принцессы не пустой звук. У нас теперь есть положение.
— Я удивлена, что Бритта не смогла записать больше девушек в твою особую академию, — сказала Бена. — Она же все-таки помолвлена не с кем-нибудь, а с принцем.
Мири сняла мантию и оглядела комнату, высматривая Кэтар, — ей не терпелось рассказать о разговоре с Тимоном. Кэтар куда-то ушла, зато Инга, их седовласая дуэнья, растянула в улыбке морщинистое лицо. Инга сидела на софе и ничего не делала. Не шила, не пряла. Только смотрела. Король поручил ей присматривать за девушками, этим она и занималась.
— Уверена, что Эса не отказалась бы от учебы в Замке Королевы, — продолжала Бена. — Да и я тоже, если хочешь знать. Вместо того чтобы шить в этой комнате с утра до…
— И прясть, — перебила ее Эса.
