Но он сделал это!
Ради их ребенка!
На следующий день Бобби помогал Джулианн распаковывать вещи. Они работали в спальне.
– Какая прекрасная кровать!
Он резко обернулся:
– Что?
– Постель.
– Что постель?
– Она прекрасна, – повторила Джулианн, указывая на огромную кровать с пологом.
– Я никогда на ней не спал, – ответил Бобби. Пусть она знает, что он не делил это ложе со своей женой. – Она не относится к моей мебели.
– Я не про это, я просто... – Она не договорила, потянулась за содовой и сделала глоток. – Хотя все равно она прекрасна, – упрямо добавила Джулианн, притворяясь, будто ее интерес к кровати не имеет к ним самим никакого отношения.
На какое-то время комнату наполнила неловкая тишина.
Они поглядели друг на друга, не в силах отвести глаз, и ни один не нашелся, что сказать.
«Черт! – подумал Бобби и поморщился. – Черт! Черт! Черт!»
– Извини, – наконец сказала Джулианн, – я не хотела ставить тебя в неловкое положение.
– Ты и не поставила, – солгал он.
– Ох, ладно. – Она робко улыбнулась, на щеках появились ямочки.
Ему захотелось утешить ее, развеселить, чтобы она снова и снова улыбалась – лишь бы остались на щеках эти ямочки. Хотя он уже их целовал...
– Хочешь немного? – Она протянула ему содовую.
Хочет ли он прикоснуться губами к тому, чего касались ее губы? Коснуться пятнышка помады, которое она оставила?
Разумеется. Конечно. Он выпил бы всю воду, если бы это охладило его сексуальный пыл.
– Спасибо, нет, – вежливо отказался он.
Она допила содовую сама, а он смотрел, как это делает женщина, которая носит его ребенка.
Яркие волосы стянуты в хвост, джинсы и бело-зеленая футболка делали ее моложе.
Бобби склонил голову, скользнул взглядом по ее телу сверху вниз и задержался на талии. Она не походила на беременную – по нему, так живот у нее все еще был плоским.
– Ты говорила, что живот стал больше.
Она тоже взглянула на себя.
– Так и есть.
– Ты уверена?
– Да, но не думаю, что это из-за младенца, еще слишком рано, на таких ранних сроках еще ничего не должно быть заметно. – Она замолчала, потом сделала забавную гримаску. – Боюсь, это из-за моих пристрастий в еде.
– В самом деле? – Он не смог не улыбнуться. – Каких?
– Артишоки.
– Артишоки? – повторил он как попугай.
Она кивнула.
Бобби сделал в уме заметку, что нужно будет присылать ей артишоки с помощником повара. Хотя нет, нельзя все время просить персонал заботиться о Джулианн – и она, и ребенок на его ответственности.
– Что-нибудь еще?
– Мороженая пицца.
Он удивился:
– Ты ешь ее мороженой?
Джулианн засмеялась:
– Нет, я готовлю ее в микроволновой печке, а то она как резиновая.
– Резиновая пицца. – Этого он совсем не понимает. – Это все?
– Нет, еще я ем очень много шоколада. – Она потрогала живот. – Наверное, из-за него и толстею.
Он внимательно осмотрел «толстушку» и ничего не заметил. Может, футболка так хорошо скрывает излишества?
Если бы он мог хоть мельком взглянуть на ее живот, один короткий взгляд, и он сделает собственные умозаключения.
– Могу я взглянуть?
Она замерла:
– На что? На мой живот?
– Да. – Он же не просит ее раздеться. – Просто подними футболку.
Щеки у нее вспыхнули.
– Нет.
Он нахмурился:
– Почему?
– Потому что я чувствую себя дурой, показывая тебе свое надувшееся водой пузо.
Бобби постарался не засмеяться:
– Там мой ребенок, Джулианн.
– Вместе с сорока фунтами шоколада.
– Я все-таки хочу посмотреть.
– О боже! – Она приподняла футболку.
Бобби подошел ближе и ухмыльнулся, как школяр, который только что перехитрил девчонку, вынудив ее задрать кофточку.
– Весьма привлекательно, – признал он. Все-таки было в ней что-то от уличной девчонки. Совсем чуть-чуть.
Она оправила футболку и сложила руки на груди:
– Ты будешь думать, что это привлекательно, и когда дитя выберется наружу?
– Еще бы! – Его ребенок в ее утробе делал эту женщину самой прекрасной женщиной в Техасе.
Она улыбнулась, показывая ямочки, и он понял, что вполне может поцеловать ее.
Отведать ее на вкус.
Утолить свой аппетит.
Бобби отступил на шаг.
– Вернемся к работе, Джулианн.
– Да. – Она чуть покраснела.
Они снова начали разбирать ее вещи, и Бобби не переставая думал о ямочках на щеках Джулианн и о том, что, может быть, когда-нибудь у него появится шанс поцеловать их снова.
